Звезды в твоих глазах - Дженн Беннет Страница 5

– Ха! – победоносно восклицает Санни в адрес Мак. – А я что говорила?

– Я лишь выбрала наугад одно имя из двух, – говорю я Леннону, чуть сердитее, чем мне того хотелось бы.

– Хреново выбрала, – со скучающим видом отвечает он.

Это уже оскорбление.

– С каких это пор меня считают специалистом по дурному обращению с летучими мышами на рок-концертах? – спрашиваю я.

Это скорее его фишка.

– От тебя никто не требует тайных, сокровенных знаний, – отвечает он, откидывая пальцем с глаза искусно взъерошенную челку, – это банальная поп-культура.

– Ага, жизненно важная информация, необходимая, чтобы поступить в любой университет, куда я захочу. Надо будет запомнить – вдруг этот вопрос попадется, когда буду сдавать выпускные экзамены?

– Жизнь – это не только экзамены.

– У меня хотя бы есть друзья, – говорю я.

– Полагать, что Рейган с ее прихлебателями тебе действительно друзья, с твоей стороны печальное заблуждение.

– Ни хрена себе, – бормочет про себя Санни, – эй, молодые люди, может, вам лучше уединиться в каком-нибудь отеле?

У меня вспыхивают щеки…

Только не это. Нет, это не стычка из разряда ты мне тайно нравишься. Это стычка из разряда я тебя тайно ненавижу. Конечно-конечно, я не слепая: губы, волосы, баритон – он действительно привлекателен. Но в тот единственный раз, когда наша дружба, теперь уже бывшая, рискнула заступить за романтическую линию – позже мы назвали тот период Великим Экспериментом, – я возвращалась домой, выплакав все глаза, пытаясь взять в толк, что и когда пошло не так.

Но так ничего и не поняла. Хотя догадки на сей счет у меня есть, причем самые что ни на есть замечательные.

Леннон смотрит на мать многострадальным взглядом, будто говоря «ты лучше ничего не придумала?», потом поворачивается к Мак и говорит:

– Эта история с Оззи и летучей мышью несколько преувеличена. Когда кто-то из зрителей швырнул на сцену зверушку, он подумал, что она пластмассовая. А откусив ей голову, был совершенно потрясен. После концерта его пришлось везти в больницу, чтобы не заболел бешенством.

Санни толкает Мак бедром:

– Без разницы. Я все равно права, значит, с тебя кекс. Кокосовый. И поскольку сегодня утром мы не завтракали, съем его сейчас. Устрою себе полдник.

– По правде говоря, звучит здорово, – говорит Мак. – Зори, хочешь кексик?

Я качаю головой.

Мак поворачивается к Леннону.

– Маленький мой, хороший, – говорит она нарочито ласковым голосом, чтобы его задобрить, – сбегай в кондитерскую, а? Ну пожалуйста.

– Мамулечка, – возражает он, – через полчаса мне надо быть на работе.

Как же я ненавижу, что лишь секунду назад он со мной был так холоден, а уже в следующее мгновение с родителями прямо душка. Когда Леннон кладет на стойку прихваченную с собой книжку, моему взгляду предстает то, что он так бережно держит на изгибе локтя: красная ящерица агама, похожая на бородатого дракона длиной с мое предплечье, на черном кожаном поводке, прикрепленном к ремешку на крохотных передних лапках.

– Перед тем как уходить, отнесу Риука домой.

Леннон, вполне очевидно, одержим рептилиями.

У него в комнате их целая стена – змеи, ящерицы плюс тарантул, единственный домашний питомец, не относящийся к гадам. Он трудится неполный рабочий день в магазине по продаже пресмыкающихся на Мишн-стрит, где у него есть все возможности поизвиваться на пару с единомышленниками, такими же любителями змей, как он сам.

Мак тянется через прилавок, чтобы погладить ящерицу по макушке чешуйчатой головы и сюсюкает невинным детским голоском:

– Отлично. Думаю, Риук, ты выиграл. Ой, дорогуша, да ты же чуть не сбросил с себя ремешок.

Леннон сажает бородатую ящерицу на книжку с комиксами. Риук пытается убежать и чуть не падает со стойки.

– Ну нет, этот способ улизнуть неэффективен, – сурово наставляет Леннон рептилию, – если хочешь покончить с собой, лучше не прыгай, а жри с утра до ночи витамины для пресмыкающихся.

– Леннон, – чуть сварливо говорит Санни. Уголки его пухлых губ слегка приподнимаются в мрачной улыбке.

– Прости, мамочка, – говорит он.

Когда мы были поменьше, народ в школе безжалостно над ним издевался – как ты отличаешь одну мать от другой? Для него Санни – это мамочка, в то время как Мак – мамуля. И хотя родила его Мак, ни одна из них в его глазах не стала от этого больше или меньше любимой.

Санни кривит губки и улыбается ему в ответ. Он прощен. Родители могут спустить ему что угодно. Он таких не заслужил.

– Ну, Зори, каким ветром тебя к нам занесло? – спрашивает Мак, пока Леннон поправляет крохотный ремешок на лапках ящерицы.

Чтобы поддерживать беседу, не говоря Леннону в спину, мне приходится отойти в сторону. И когда он только так нелепо вымахал?

– У моей мамы пропала посылка FedEx.

Мак бросает взгляд на Санни. Между женщинами пробегает мимолетная, но мощная искра реакции.

– Что-то не так? – подозрительно спрашиваю я.

Санни прочищает горло.

– Ничего, радость моя.

Она запинается, не в состоянии набраться решительности сказать что-то еще.

– Мы и в самом деле кое-что получили, – все же продолжает она, лезет рукой под стойку, вытаскивает конверт из коричневатой манильской бумаги и с извиняющимся видом протягивает его мне. – Я его вскрыла, случайно, по ошибке. Не прочла, что он для твоей матери. И увидела ее адрес, только когда уже распечатала.

– Ничего страшного, – говорю я.

Такое случалось и раньше, от чего папино давление взлетало к небесам, но маме будет наплевать. Проблема лишь в том, что Мак, судя по виду, слишком уж неловко. Даже Леннон… и тот отстранился от меня больше обычного, его энергия перешла из прохладного регистра в арктический. В моей голове звенят предупреждающие звоночки.

– Ладно, давайте, мне надо идти, – говорю я, делая вид, что не заметила ничего плохого.

– Передай Джой наши наилучшие пожелания, – говорит Мак. – Если твоей маме захочется попить кофейку… – она умолкает и натянуто мне улыбается. – Словом, она знает, где нас найти.

– Да и ты тоже, – согласно кивает головой Санни, – мы же не чужие.

Теперь уже я чувствую себя неловко – то есть, больше обычного – оттого, что мне приходится терпеть унижение в виде этого магазина.

– Конечно. Спасибо за посылку.

Я признательно поднимаю конверт, поворачиваюсь, чтобы уйти, и чуть не сшибаю выставочный экземпляр гигантского голубого вибратора, красующегося рядом с кассовым аппаратом. Инстинктивно тяну руку, чтобы не дать упасть шатающемуся куску пластика, и в этот момент понимаю, к чему, собственно, прикасаюсь. О господи.