Мы совершенно не в себе - Карен Джой Фаулер Страница 5

Как мне кажется сейчас, она была из тех женщин, которые так сильно любят своих детей, что ни для кого другого уже не остается места. Внуки значили для нее много, но только потому, что значили больше всего для ее детей. Я не собираюсь ее критиковать. Я рада, что мама выросла в такой любви.

Триптофан – химическое вещество в мясе индейки, которое якобы вызывает сонливость и притупляет внимание. Одно из многих минных полей в пейзаже семейного праздника.

Минное поле номер два – качественный фарфор. Когда мне было пять, я откусила кусочек, как раз по размеру своего зуба, от уотерфордского бокала бабушки Донны, просто из интереса, получится ли у меня. С тех пор молоко мне наливали в пластмассовый стакан с Рональдом Макдональдом (он, правда, бледнел год от года). В 1996 году я доросла до вина, однако стакан остался прежний – такая вот нестареющая шутка.

Почти все, о чем мы говорили в тот год, я забыла. Но могу с точностью привести частичный перечень того, о чем мы не говорили:

Отсутствующие члены семьи. Кто ушел, тот ушел.

Переизбрание Клинтона. Двумя годами ранее дядя Боб заявил, что Клинтон изнасиловал женщину в Арканзасе, а то и не одну; мой отец отреагировал в своем духе, и День благодарения был испорчен. Дядя Боб видит мир в кривом зеркале, чей изогнутый лик перечеркнут зловещей надписью помадой: “Не верь никому”. Бабушка Донна ввела новое правило: никакой политики – поскольку мы бы так просто друг от друга не отцепились, а ножи и вилки были у всех.

Мои собственные проблемы с законом, о которых знали только мать и отец. Родственники уже давно ждали, что я пойду по кривой дорожке; пускай еще подождут. Вообще говоря, это поддерживало в форме их самих.

Катастрофические баллы двоюродного брата Питера на проверочном экзамене перед колледжем, о которых знали мы все, но притворялись, что не знаем. В 1996 году Питеру исполнилось восемнадцать, но он с рождения взрослее меня. Его мать, моя тетя Виви, в нашу семью вписывалась не лучше, чем мой отец, – и то сказать, не самый у нас гостеприимный клуб. Ее постоянно что-то тревожило, нервировало и заставляло рыдать, а потому уже к десяти годам Питер, придя из школы, мог приготовить обед на четверых из того, что нашел в холодильнике. В шесть лет он умел делать белый соус, о чем мне с нажимом напоминал то один, то другой взрослый – тактика очевидная и ужасно нечестная.

А еще Питер, наверное, единственный виолончелист городского школьного оркестра в мире, кого в старших классах выбрали Красавцем школы. У него были темные волосы, бледные веснушки, метелью рассыпанные по скулам, и давний косой шрам через переносицу, почти до самого глаза.

Питера любили все. Мой отец любил потому, что они вместе рыбачили и часто сбегали на озеро Лемон наводить страх на тамошних окуней. Мама любила потому, что он любил отца, а это больше никому в ее семье не удавалось.

Я любила его за то, как он вел себя с сестрой. В 1996 году Дженис была мрачной прыщавой девицей четырнадцати лет, такой же адекватной, как остальные (то есть полный привет). Однако Питер каждое утро отвозил ее в школу и потом забирал, если только не было дневной репетиции. Он смеялся ее шуткам. Он выслушивал ее жалобы. На день рождения он дарил ей духи и украшения. Когда было нужно, защищал от родителей и одноклассников. Такой хороший, что глазам больно.

Что-то он в ней видел. А кому тебя лучше знать, чем родному брату? Если брат тебя любит, это, скажу я вам, кое-что значит.

Перед самым десертом Виви спросила отца, что он думает о типовом тестировании. Отец не ответил. Он сидел, уставившись в тарелку с ямсом и чертя вилкой в воздухе кружочки и палочки, как будто что-то писал.

– Винс! – возникла с подсказкой мама. – Типовое тестирование.

– Очень неточно.

Именно этого ответа ждала Виви. У Питера были такие высокие баллы. Он так старался. Его результат на проверочном экзамене – ужасная несправедливость. Этой минуткой конспиративного единодушия и окончился чудесный обед у бабушки Донны. Подали пирог: тыква, яблоко, пекан.

А потом отец все испортил.

– Рози так хорошо сдала проверочный, – сказал он, будто не замечая, что мы аккуратно обходим тему экзаменов, и Питеру вряд ли хочется слушать, как я отличилась.

Благовоспитанно отодвинув кусок пирога подальше за щеку, он гордо мне улыбался, а в голове у него, как крышки люков, дребезжали цепи Маркова.

– Она целых два дня не распечатывала конверт, а потом оказалось, что результаты блестящие. Особенно в гуманитарной части, – легкий кивок в мою сторону. – Разумеется.

Вилка дяди Боба со звяканьем опустилась на край тарелки.

– Это потому, что ее в детстве без конца тестировали. – Мама смотрела прямо на дядю Боба. – У нее хорошо получаются тесты. Она знает, как проходить тестирование, вот и все.

А дальше мне, как будто я не слышала последних слов:

– Мы тобой очень гордимся, солнышко.

– Мы ждали многого, – сказал отец.

– Ждем! – Мамина улыбка не дрогнула, в голосе упорно звучала радость. – Мы ждем многого.

Ее взгляд перешел с меня на Питера, потом на Дженис.

– От всех вас!

Тетя Виви прикрыла рот салфеткой. Дядя Боб изучал натюрморт на противоположной стене – гора сияющих фруктов и обмякший фазан. С естественной, богоугодной грудью. Мертвый – но разве это не часть божьего замысла?

– А помнишь, – продолжал отец, – они всем классом целую перемену играли в виселицу, потому что шел дождь, и Рози загадала слово “воскрыленный”. В семь лет. Вернулась домой в слезах: учительница сказала, что это жульничество – загадывать выдуманные слова.

(Отец ошибся: ни одна учительница в моей начальной школе так бы не сказала. Я уверена, ты не собиралась жульничать – вот что она сказала на самом деле. В ее голосе звучало великодушие, а в глазах стояла благостность.)

– Я помню, какие Роуз получила баллы, – Питер одобрительно присвистнул. – Я и не знал, насколько это ценно. Трудный тест. По крайней мере, мне так показалось.

Зайчик. Но не спешите отдавать ему свои симпатии – он в моей повести почти не участвует.

Вечером в пятницу, мой последний день дома, мама вошла ко мне в комнату. Я набрасывала план главы для работы по средневековой экономике. Это был чистый театр: смотрите, как я усердно тружусь! Все отдыхают, а я – и тут меня отвлекла птица за окном – красный кардинал, который зло кидался на прутик, я только не успела понять из-за чего. В Калифорнии нет кардиналов, и штат от этого не выигрывает.

Шорох у двери заставил мой карандаш подпрыгнуть снова. Меркантилизм. Монополии гильдий. “Утопия” Томаса Мора.

– Ты знала, что в Утопии все-таки есть войны? И рабство? – спросила я маму.

Нет, она не знала.

Некоторое время она просто бродила по комнате, расправляла постель, переставляла камни на комоде – в основном жеоды, вскрытые, как яйца Фаберже, чтобы видны были хрустальные внутренности.