День бумеранга - Кристофер Бакли Страница 5

Через несколько дней Фрэнк Коуэн встретил Касс, когда она выходила из школы. Он сидел в своем «бимере». Это тоже, объяснил он застенчиво, «необлагаемая деловая трата». Он повез ее в кафе «Старбакс», которое, согласно недавнему исследованию, выбирают сейчас для важных разговоров 92 % американцев.

– Золотко, – спросил он, – а ты не думала когда-нибудь о…

– Об уходе в монастырь? Нет, папа.

– О военной службе.

Она уставилась на него. О чем, о чем, а об этом она не думала. Она считала себя не менее патриотичной, чем любая другая семнадцатилетняя американка. Она выросла по соседству с одним из крупнейших оборонных предприятий. Все здесь были патриотами. Но вообще-то она довольно долго была сосредоточена на экзаменах повышенного уровня по английскому, французскому, истории и на приемных тестах, где, между прочим, только высочайшие баллы могли гарантировать поступление в Йель. Может быть, ты и сам, папа, это заметил?

– Послушай меня теперь, – сказал он, внезапно воодушевившись, как будто только что успешно осуществил мозговой штурм высшей категории. – Я тут навел кое-какие справки. Выясняется, что если ты пройдешь офицерскую подготовку – а тебя с твоими отметками возьмут стопроцентно – и определенный срок прослужишь, они, черт их дери, заплатят за твое обучение.

Звучало так, словно это была сделка века.

Он что, действительно это предлагает? «Навел кое-какие справки»? Звонил по своему шикарному новому мобильному? Из «БМВ»? Или залез в необлагаемую «сессну» и полетел прямо в Пентагон лично говорить с заместителем помощника министра, отвечающим за набор молодых людей, чьи отцы просадили учебные деньги? Нет, это не может быть серьезно.

– Какой срок?

– Три года. И вот еще учти: если шесть лет – они заплатят практически за все. Получишь все мыслимые льготы. – Он наклонился к ней. – Я и в Йель звонил. Они сначала сказали, что ждут тебя именно сейчас, и погнали волну по этому поводу, но я им говорю: «Стоп, стоп! Вы что хотите сказать – что пойдете на попятный и откажетесь принимать патриотически настроенную американку, которая решила послужить родине?» – Он улыбнулся. Улыбка у него была обаятельная. – Они сразу прикусили язык. Так что, видишь, я все уладил. Они просто отложили прием до твоего увольнения из армии. Или флота. Оттуда, где…

– Значит, ты им сказал, йельским, что я не поступаю этой осенью? Хотя я четыре года ради этого убивалась? Прямо так и сказал?

– Видишь ли, принимая во внимание денежный вопрос… Золотко, это ведь больше тридцати тысяч, не считая питания.

– Я могла бы, типа, и не поесть четыре года… – У нее кружилась голова. – А с мамой ты… обсуждал это?

– Нет. Нет. Я хотел сначала с тобой. Само собой, золотко, после ай-пи-о я Йельскому университету целый новый стадион футбольный отгрохаю.

Фрэнк Коуэн продолжал говорить, но Касс уже не слушала. Она пыталась подсчитать, скольким людям уже сообщила, что поступила в Йельский. Пятидесяти? Ста? Значит, так: всем в электронной адресной книге Yahoo!.. всем в адресной книге Hotmail… всем одноклассникам… родственникам… еще в Центре Мартина Лютера Кинга, где она последним знойным летом занималась с детьми. Все ее обнимали, все говорили, как ею гордятся. Человек двести в общей сложности?

До Касс дошло, что отец все еще разглагольствует.

– …сам я никогда в армии не служил. И жалею об этом, честно говоря. Нет, не то чтобы я хотел во Вьетнам. О, господи, во Вьетнам никто в моем поколении не хотел. Там была полная дрянь. Так или иначе, сейчас мы ни с кем не воюем, поэтому подумай: армия может дать тебе полезный опыт.

И вот в январе следующего года, когда Касс могла бы участвовать в редактировании «Йель дейли ньюс» или присутствовать на неформальной встрече с какой-нибудь заезжей знаменитостью, она вместо этого оказалась в лагере Кэмп Браво (ироническое название, если учесть уровень энтузиазма его обитателей) близ местечка в Боснии с красноречивым названием Гнилюк в компании нескольких сотен военных, чья деятельность составляла часть бесконечных и явно безуспешных стараний Америки удержать европейцев от смертоубийства.

– Сэр, – спросила она одного из начальников под конец особенно гнетущего дня, – зачем мы здесь находимся?

Вопрос, может быть, и наивный, но вполне резонный, поскольку был задан через пять лет после размещения в регионе «временного» американского контингента. Не отводя взгляда от бумаг, офицер без всякой иронии ответил:

– Чтобы опять не началась Первая мировая.

Касс прошла общую военную подготовку в Форт-Джексоне, Южная Каролина. Быть на свежем воздухе ей всегда нравилось, и занятия не пришлись ей особенно в тягость. Инструкторы высоко оценили рвение, с которым она колола штыком манекены и побеждала в тренировочном рукопашном бою мужчин тяжелее себя фунтов на двадцать. В свое время ей довелось пострелять с братом белок в лесах Коннектикута, и теперь она увлеклась стрельбой из винтовки М-16. Головам и важным органам мишеней доставалось хорошо. Один инструктор по стрельбе даже предложил ей подать заявление в школу снайперов. Поразмыслив, она решила этого не делать, ибо в гражданской жизни умение убить человека с тысячи шагов, к счастью или к несчастью, не пользуется огромным спросом. Пройдя общую подготовку на ура, она подала в школу спецподготовки, имея все основания ожидать, что ее примут.

И в установленном порядке незримая армейская рука, более могучая даже, чем рука рынка у Адама Смита, определила ее в службу связей с общественностью. Какой-то армейский функционер в недрах Пентагона, рассматривая ее заявление, увидел, что ее готовы были взять в Йельский университет. Нерационально будет учить такую спускаться по тросу с вертолета. Нет, она нужна – причем отчаянно, немедленно – среди серой боснийской снежной слякоти: сопровождать важных персон, сочинять пресс-релизы, устраивать для местных мероприятия доброй воли с улыбками, рукопожатиями, булочками и кофе.

Касс сидела в одном из трейлеров, составлявших штаб-квартиру 4087-го батальона по связям с общественностью («Парящие орлы») 12-го полка 7-й дивизии 4-й армии США, и делала последние штрихи на очередном эпическом пресс-релизе со сногсшибательным заголовком: 674-Й ИНЖЕНЕРНЫЙ БАТАЛЬОН ЗАВЕРШАЕТ СТРОИТЕЛЬСТВО ЛЕТНОГО ПОЛЯ НА ПЕРЕДОВОЙ АВИАБАЗЕ ТУРЬЕ. И тут ее вызвал капитан Дримпильский.

Капитан был мужчина под сорок с брюшком и редеющими волосами. Поступая в армию, и он мечтал спускаться по тросу с «Черного ястреба» на пылающее поле боя. Но та же незримая рука схватила его и посадила на другое поле – бумажное.

Его единственной победой над несчастливыми обстоятельствами было то, что он не стал (пока по крайней мере) желчным брюзгой, невыносимым для подчиненных. Капрал Коуэн ему нравилась. Расторопная в работе, с хорошим характером, и на нее было приятно – даже очень приятно – посмотреть. Будучи мужчиной с нормальным уровнем тестостерона, он испытывал к ней физическое влечение. Но капитан Дримпильский служил четырнадцатый год, до пенсии оставалось семь, и он был твердо намерен не подвергать себя риску бесславного увольнения из-за обвинений в сексуальных домогательствах. Только что с треском закончилась карьера одного генерал-майора с ворохом ленточек по причине «нескромного поведения» в отношении кого-то под ним («под» в обоих смыслах). Капитан Дримпильский сублимировал свое отношение к капралу Коуэн тем, что подчеркнуто старался использовать уставные обороты речи и грамматическую форму третьего лица.