Она так долго снилась мне... - Тьерри Коэн Страница 5

Как и я, она хотела быть любимой, как и мне, ей вечно не везло, и это постепенно скрепило нашу дружбу. В конце концов, мы решили уехать из общежития и снять на двоих маленькую квартирку.

Первое время мы постоянно развлекались. Эльза приехала из провинции, ее манила столичная жизнь, хотелось везде побывать, все посмотреть, повеселиться на всех праздниках, познакомиться со всеми мужчинами. Она-то рассматривала эту череду приключений как восхождение к успеху, доказательство собственной неотразимости и обещание светлого будущего, а что касается меня, то каждый новый неудачный роман словно разрушал какой-то краешек мечты, лишал меня сил любить дальше.

Амандина ушла из дома спустя несколько месяцев после меня. Она познакомилась с управляющим какой-то фирмы и уехала с ним на другой конец Франции. Она звонила мне каждую субботу во второй половине дня, в одно и то же время, рассказывала о своей квартире, о работе в администрации, о том, что хочет ребенка. Затем, чтобы полней почувствовать удовлетворение от своих успехов, она принималась копаться в моей жизни, как плохой полицейский обыскивает цыганский притон — с презрительной, брезгливой иронией. Ее настырные вопросы вскрывали подноготную моих жизненных устоев: будущая работа несовместима с семейной жизнью, подружки — легкомысленные оторвы, любовники задерживаются ненадолго и вообще гнусные типы, а сама я совершенно безответственная. Мать я навещала раз в месяц. И с каждым разом она казалась мне все слабее, дряхлее и меньше ростом. И все более унылой, ведь теперь она потеряла еще и дочерей. Зато, когда я появлялась, она гораздо сильнее проявляла любовь ко мне. Нужно было уйти из дома, чтобы она наконец обратила на меня внимание.

Я попала на стажировку в отделение «Скорой помощи» больницы «Некер».

Для меня больница всегда была и до сих пор остается странным и таинственным, почти волшебным местом, где пространство опережает время, а слово «жизнь» приобретает первоначальный смысл, обнажающий ценности и приоритеты. Ритм здесь тоже иной, чем в повседневной жизни, движения более плавные, шаги мягче, звуки словно приглушенные. Каждый ощущает невероятный накал чувств, осознает, насколько высоки здесь ставки — на кону человеческая жизнь. Человеческие трагедии придают существованию смысл, сплачивают семьи, оживляют забытые чувства. Страх изгоняет все напускное и неискреннее, срывает маски, и каждый становится тем, что есть на самом деле: человеческим существом, чувствующим, насколько неуверенно горит в нем огонек жизни, насколько близко он от финальной черты. В этом наполненном мукой закрытом пространстве медицинская сестра оказывается ангелом, который перелетает от постели к постели, облегчает боль, успокаивает, утешает. Со всех кроватей за ней следят внимательные глаза, ловят каждое ее слово, ее улыбку, пытаясь прочесть в них свое будущее.

Эта власть сделала меня сильной. Впервые я ощутила себя в центре настоящей жизни, почувствовала себя важной и нужной людям. Мне нравилось облегчать боль, нравилось утешать и успокаивать. Работа захватила меня. Я выслеживала радостные проблески жизни, любящие взгляды сына на мать, мужа на жену, ласковые улыбки детей, обращенные к дрожащим от страха родителям.

Я целиком отдавалась работе, она стала моей страстью. И я забыла про любовь — то поле, на котором я никак не могла выиграть. Утратила — к большому огорчению Эльзы — интерес к развлечениям и свободное время отдавала чтению.

Наконец-то я, казалось, обрела покой, и длилось это состояние много месяцев. Пока не появился Лука.

ИОНА

Наутро после того, как мне приснился первый сон, я долго лежал в кровати и думал. Рылся в памяти, пытаясь оживить образ девушки, но лицо ее словно спряталось от меня, скрылось в складках ночи.

— Что с тобой? — спросила мать, когда я наконец вышел на кухню.

— Да все нормально, — буркнул я в ответ.

Она обменялась быстрым взглядом с отцом, словно делясь с ним недоумением. Но он только пристально посмотрел мне в глаза. У меня дома молчание порой значило больше, чем самый пристрастный допрос.

— Просто приснился странный сон, — признался я.

Мать облегченно вздохнула, узнав, какая ерунда меня заботит, отец отхлебнул кофе.

— Мы с твоим отцом едем сегодня навестить друзей, — объявила она, чтобы поскорей сменить столь пустую и ничтожную тему.

С тех пор как папа вышел на пенсию, мама неустанно приискивала занятия, которые могли скрасить его досуг. Таскала его на выставки, в кино, возила во всевозможные «прелестные уголки», подтягивала друзей и знакомых, с которыми можно было бы приятно провести время. Отец на все соглашался. Ему нужны были какие-то новые ориентиры, он искал смысла в своей внезапной бездеятельности и доверялся жене, надеясь, что она поможет этот смысл найти.

Я, как обычно, опаздывал на работу. Метнулся к двери, затем вернулся, чтобы поцеловать родителей. Мама ласково погладила меня по щеке. Я крепко обнял ее и потом попрощался с отцом.

Весь день сон не шел у меня из головы. Я тосковал, меня томила какая-то неясная тревога. После работы, встретившись с Жошем и Хлоей в «Итальянском кафе», я засомневался, стоит ли делиться с ними своими мыслями. Я не очень-то склонен к откровениям, хотя эти двое — мои единственные настоящие друзья. По моему убеждению, все обстоятельства и события, связанные с любовью, дружбой и сексом, нужно переживать и обдумывать в одиночестве, это неотъемлемое свойство таких переживаний. Рассказав их кому-то, ты совершаешь предательство. Предаешь и себя, и другого человека, к тому же выплескиваешь в никуда все богатство сопутствующих ощущений и эмоций.

Жош поселился на нашем этаже три года назад и превратил свою двухкомнатную квартирку в мультимедийную студию. Жош был типичный программист: скрытный, замкнутый, социально неадаптированный, свободно общаться он мог в основном с помощью клавиатуры своего компьютера, а в реальной жизни изъяснялся жестами, междометиями и расхожими фразами, ритмом напоминающими цифровые коды, которыми он виртуозно пользовался в виртуальной реальности. Казалось, что он просыпается и живет полной жизнью, лишь приникнув к экрану компьютера — он проводил так пятнадцать часов в сутки. Когда же он отлипал от экрана и выходил во внешний мир, вид его не слишком располагал к знакомству: кому понравится длинноволосый мрачный тип, расхлябанный и растрепанный, с недоверчивым взглядом сонных глаз. Мы с Хлоей были, пожалуй, его единственной связью с внешним миром — а по словам Хлои, и последним препятствием на пути к аутизму.

Но мне нравилось, что он так молчалив и нерешителен, что каждое его слово в разговоре кажется обдуманным и взвешенным. Мы были слеплены из одного теста. Из такого делают молчунов, угрюмцев и социопатов.

Хлоя была полной его противоположностью. Это была единственная девушка, для которой выражение «Останемся друзьями», произнесенное во время разрыва в качестве некой паллиативной меры, предназначенной смягчить горечь расставания, обрело свой истинный смысл. Я познакомился с ней в университете. Волны длинных темных волос и зовущий взгляд темных глаз танцовщицы фламенко вмиг увлекли меня. Эта яркая, живая девушка, общительная и раскованная, не лезла за словом в карман и зачаровывала в университетском кафе многочисленных слушателей долгими тирадами, не стесняясь при этом в выражениях. Это не могло не привлечь моего внимания. В ней было все, чего не было во мне, и я решил, что она примирит меня с окружающим миром, станет мостиком между островком моего одиночества и бурлящим человеческим муравейником.