Карусель - Уильям Сомерсет Моэм Страница 5

— Белла! — воскликнула мисс Ли с наигранным ужасом. — Не говорите мне, что вы заигрываете с человеком, который не входит в ряды аристократов. Что сказал бы декан? И подумать только — поэтически настроенный мальчик! В вашем возрасте женщина должна ежедневно молиться Создателю, чтобы Он уберег ее от любви к мужчине на двадцать лет моложе ее. Это одна из самых распространенных болезней в наши дни.

— Его отец торговал льняными товарами в Блэк-стейбле и отправил его в королевскую школу в Теркенбери. И там он получил все возможные стипендии. Он собирался в Кембридж, но его родители умерли, и, чтобы заработать на жизнь, ему пришлось устроиться в банк. Он пережил нелегкие времена.

— Но как вы вообще познакомились? Я не знаю сообществ более закрытых, чем население города с кафедральным собором, к тому же я помню, что вы не разрешаете представлять вас кому бы то ни было, пока не убедитесь, что его имя значится в списках поместных дворян.

Мисс Ли, свободная от любых предрассудков, яро высмеивала кузину за благоговение перед местной аристократией; и хотя ее собственное имя фигурировало в знаменитой книге пэров Берка [5], она скрывала этот факт как нечто постыдное. По ее мнению, благородное происхождение давало лишь одно преимущество — возможность с чистым сердцем осмеивать напыщенность представителей голубых кровей.

— Мне никогда его не представляли, — неохотно ответила Белла. — Я подружилась с ним случайно.

— Моя дорогая, это звучит в высшей степени непристойно. Надеюсь, он по крайней мере спас вас, когда какой-то несчастный случай приключился с вашим экипажем. Это, похоже, один из любимых приемов Купидона. Этому богу всегда не хватало воображения, и его методы чудовищно банальны… Только не говорите, что этот молодой человек сам заговорил с вами на улице!

* * *

Белла Лэнгтон не могла рассказать всю правду мисс Ли о знакомстве с Гербертом Филдом, потому что оно в значительной степени явилось следствием определенного душевного состояния, которое едва поддавалось ее собственному пониманию. Ее посетило замешательство, возникающее у большинства незамужних женщин, когда юность проходит, а впереди уныло маячит монотонная зрелость. Уже какое-то время привычные обязанности не приносили ей удовольствия, и ей казалось, что она слишком часто делает одно и то же: дни шли нескончаемой чередой, раздражая однообразием. Ее охватило беспокойство, которое заставляло одних, безвестных или знаменитых, как отважный Кортес, пуститься в плавание по неизведанным морям, а других — таких было не меньше — подвигало на приключения, опасные для души. Теперь она с завистью смотрела на подруг-ровесниц, воспитавших прекрасных детей, и не без труда гнала прочь зарождавшиеся сожаления об упущенном женском счастье — все ради отца, который был одинок в целом мире и совершенно беспомощен и непрактичен. Эти чувства сильно ее удручали, ведь она всегда обитала в своем маленьком мирке, занятая богоугодными и добрыми делами. Эмоции, обуревавшие ее душу, казались искушением дьявола, и она обратилась к своему Богу за утешением, которого так и не получила. Белла пыталась отвлечься, занимаясь работой, и с удвоенным рвением руководила благотворительными учреждениями. Книги оставляли ее в таком же унынии, но, стиснув зубы, с яростной решимостью, она начала учить греческий. Ничего не помогало. Против воли ее атаковали новые мысли; и она приходила в ужас, поскольку ей казалось, будто ни одну женщину никогда еще не терзали столь дикие и постыдные наваждения. Она тщетно напоминала себе, что имя, которым она так гордится, вынуждает ее взять себя в руки, а положение в Теркенбери обязывает ее даже в самых сокровенных помыслах служить примером более простым людям.

Теперь мисс Лэнгтон не получала удовольствия от пребывания в этой тихой гавани, где раньше с наслаждением скрывалась часами. Старый собор, видавший вид и посеревший, но все равно красивый, больше не дарил привычного ощущения покоя и свободы. Она полюбила долгие прогулки по сельской местности, но луга, усеянные весенними бабочками, и леса, разукрашенные осенней охрой, лишь усиливали беспокойство. И охотнее всего она отправлялась на холм, с которого на небольшом отдалении открывался вид на сверкающее море, и на мгновение его величие успокаивало ее метущуюся душу. Иногда на закате над сланцевой серостью приплывших с запада облаков несметным множеством рассыпались красно-золотые искры и мерцали над тихой водой, словно шлейф богини огня, а потом, подобно Титану, сокрушившему темницу, через пелену пробивалось солнце и заливало все вокруг ярким светом, повиснув в вышине гигантским медным диском. Казалось, оно с усилием гнало прочь сгустившуюся тьму, наполняя небо ослепительным блеском. Затем над безмятежным морем растягивалась широкая дорога, полыхавшая неземным огнем, по которой могли бесконечно бродить загадочные и страстные души людей в поисках источника вечного света. Белла Лэнгтон отворачивалась со слезами и медленно отправлялась туда, откуда пришла. В долине перед ней серые дома Теркенбери теснились вокруг высокого старинного собора, но его красота лишь заставляла ее сердце сильнее сжиматься от боли.

Потом наступила весна: поля запестрели веселым цветочным узором, похожим на ковер, достойный нежных ног ангелов Перуджино, и это только усилило ее мучения. На каждой живой изгороди, на каждом дереве пели птицы на все голоса, восславляя радость жизни, и красоту дождя, и яркий солнечный свет. Они все до одной твердили ей, что мир молод и прекрасен, а человеческий век так короток, что каждый час надлежит проживать как последний.

Когда подруга пригласила ее на месяц в Бретань, она, устав от собственного бездействия, с радостью согласилась. Путешествие могло облегчить страдания ее больного сердца, а усталость от поездки — унять дрожь в членах, которая заставляла ее чувствовать, будто она способна на рискованные предприятия. Две дамы в одиночестве гуляли по изрезанному побережью. Они остановились в Карнаке, но таинственные древние камни говорили лишь о бренности жизни: человек приходил в этот мир и уходил со своими надеждами и чаяниями и оставлял после себя свидетельства своей слабой веры, которая становилась загадкой для следующих поколений.

Они отправились в Ле-Фауэ, где покрашенные окна разрушенной церкви Сен-Фиакр сияли, как драгоценные камни. Но спокойное очарование этих мест не тронуло сердце, жаждущее жизни и любви, которая вдохновляет на свершения. Они посетили знаменитые кальварии [6]Плугастеля и Сен-Тегоннека; и эти мрачные кресты с каменными процессиями (попытка увидеть красоту в народе, осознавшем совершенный грех) под серым западным небом встревожили ее еще больше: они несли в себе лишь смерть и могильное отчаяние, а ее переполняли ожидания, жажда чего-то, непонятного ей самой. Ей казалось, будто бы она, сама не зная как, плывет по темному безмолвному морю мистерий, где законы обычной жизни совершенно бесполезны. Путешествие не принесло ничего из того, что она искала, а лишь усилило ее беспокойство; ей не терпелось чем-нибудь заняться, и она вернулась в Теркенбери.