Самый маленький на свете зоопарк - Томас Гунциг Страница 5

— Это вы вчера звонили?

У человека в хирургическом переднике был измученный вид, как будто он не спал несколько ночей подряд. От него пахло кофе и потом, а передник пестрел всевозможными пятнами: что-то жирное, яичный желток, кровь, даже, кажется, чуть-чуть дерьма. Анри чувствовал, что странная история с женским теплом нравится ему все меньше, и молил Бога, чтобы это не оказалась какая-нибудь секта или, чего доброго, клуб свальных оргий.

Следом за человеком в хирургическом переднике он прошел в кабинет и увидел там молодую девушку, вроде бы поджидавшую их и почему-то немного грустную. На ней был костюм из набивной ткани в цветочек, старомодный с подкладными плечиками, а вообще-то она оказалась красивой. Даже очень красивой. Лицо как с картины, длинные темные волосы. Анри улыбнулся ей и поздоровался.

— Она вам не ответит, — сказал хирург.

Взглянув на изумленное лицо Анри, он добавил: «Это корова».

На обратном пути Анри перебирал в памяти все, что рассказал ему хирург. Он, оказывается, не всегда был ученым, когда-то просто фермерствовал, потом, когда стали общедоступными биотехнологии, занялся, как и многие другие, перелопачиванием генетического кода и расщеплением хромосом. Мало-помалу у него зародились более честолюбивые замыслы. Он увлекся клонированием и трансформацией млекопитающих, экспериментировал на мышах, крысах, кошках и собаках и наконец на коровах.

Больше мяса, больше молока… пройденный этап, скучно. И тогда ему вздумалось видоизменить животное полностью. Хорошенько поразмыслив, он счел самым подходящим и привлекательным, «так сказать, с точки зрения коммерции», обличье молодых девушек (со временем — это он подчеркнул особо — можно будет выбирать из нескольких вариантов внешности по каталогу). Эта форма наверняка заинтересует как профессионалов (скотоводам обрыдли одни и те же коровы на пастбищах. А тут — плохо ли — девушки, тоже дойные, тоже мясные?), так и любителей (холостяков, приверженцев полигамии, коллекционеров…).

На данный момент у него имелся только один опытный образец, но, будучи автором проекта, он не мог сам провести полноценные испытания.

— Понимаете, — сказал он Анри, — я знаю, кто ее отец и кто ее мать. Я слишком хорошо помню, что это корова. Все ее хромосомы знаю, как свои пять пальцев. Я просто не смогу вести себя достаточно естественно, а это необходимо. Вы — другое дело, вы тут, в каком-то смысле, человек неиспорченный. Для вас эта корова все-таки прежде всего девушка. Это мне и нужно — чтобы кто-то вроде вас пожил с ней, посмотреть, что получится. Все, о чем я вас прошу — взять ее к себе на три месяца, а потом вернуть мне. Вы согласны?

Анри взглянул на красивую девушку, опустил глаза. И сказал, что согласен. Хирург заулыбался, явно довольный. Он проводил Анри до машины и влепил затрещину девушке, которая упиралась, не желая садиться на заднее сиденье.

— Вы с ней особо не церемоньтесь, — сказал он. — Это корова.

Дома Анри позвонил на работу и сказал, что берет несколько дней неиспользованного отпуска. Он посмотрел на девушку, которая топталась между креслом и телевизором. Она и вправду была очень красивая. Никогда он не приводил в свою квартиру такую красивую девушку. Он подошел к ней и поднял руку — хотел погладить ее по голове. Она отпрянула. Хирург, наверно, не раз ее бил.

Девушка отпрянула, так и не дав погладить свои волосы. Она забилась в угол и пугливо косилась оттуда на Анри.

«Не бойся, не бойся, я тебя не обижу», — забормотал он, протягивая к ней руку. Но тон, которым он это произнес, ласковый, умиротворяющий, этакий тон братика, обращающегося к сестренке, делу не помог. Девушка задрожала всем телом, жалобно взвизгнула и уткнулась лбом в стену. Анри вдруг осенило. Он сходил в кухню и вернулся с куском сахара. Тихонько, осторожно, вытянув руку с сахаром на ладони, подошел к ней, приговаривая «ч-шш, ч-шш, вот, смотри, я добрый». Девушка снова взвизгнула, на этот раз с вопросительной ноткой, и заинтересованно потянула носом. Она скосила глаза на Анри, потом на сахар, который был теперь у самого ее лица. Наклонилась, чуть повернув голову, и взяла губами угощение.

Анри смотрел, как девушка с хрустом жует сахар. Она нравилась ему все больше и больше. Когда ее губы прикоснулись к его ладони, от изумительно нежного и бархатистого ощущения у него мурашки побежали по коже. Он снова заговорил с ней: «Вкусно, да? Ты ведь любишь сахар, а?» Девушка подошла поближе, уставившись на пустые руки Анри. Он спросил: «Хочешь еще?», снова сбегал в кухню и вернулся с полной пригоршней сахара. Девушка стояла посреди гостиной; увидев, что он принес, она пришла в возбуждение. Анри сел на диван, «иди сюда, иди, садись. Смотри, сколько у меня сахара, это тебе». Девушка подошла и села рядом с ним. Он протянул ей кусок. Она опять наклонилась к его ладони. «Какие губы, — подумал он, — какие потрясные губы».

Девушка хрустела сахаром, чмокая и пуская слюни. Она сидела очень прямо, устремив неподвижный взгляд на стену. Анри протянул руку и погладил ее волосы, она покосилась на него и снова уставилась в стену. «Какие волосы! — подумал Анри. Хоть снимай в рекламе шампуня». Он погладил лицо девушки, шею и протянул ей еще кусок сахара. Опустил руку ниже, ей на грудь, потом на бедро и решил, что надо бы дать ей имя, тогда ему будет проще. Катрин, Наташа? Или, может, что-нибудь американское, это сексуальнее? Шарон, Кейт, Беверли — нет, ей не идет. Нужно что-нибудь такое миленькое, чуточку наивное. Магали, пришло ему в голову. Вот-вот, Магали — то, что надо. Магали подойдет. И он заговорил: «Какая ты красивая, Магали, ты красивая, как… как цветок». Ему подумалось, что сравнение из области ботаники — не блеск, но лишь на секунду, потом он вспомнил, что имеет дело с коровой. Миленькой и ладненькой, но все же коровой. Это его раскрепостило, и, пока Магали жевала очередной кусок сахара, Анри, опустившись на колени, принялся расстегивать пуговицы старомодного костюма в цветочек. Это было нелегко, она ему совсем не помогала, но он все-таки справился.

Под костюмом хирург надел на нее сбрую, которую лет тридцать назад назвали бы «сексуальным ансамблем». Анри с большим трудом выпростал девушку из черных кружев. Теперь Магали сидела на диване совершенно голая, и при виде этой несказанной красоты в его квартире Анри показалось, будто ему впрыснули в кровь чистый спирт. Волна жара, блаженно-мучительная, захлестнула его всего, он взял Магали за руку и хотел увлечь ее в спальню. Но тут сработал какой-то коровий инстинкт: девушка воспротивилась. Анри просипел «идем, ну, идем же, давай…» и сам не узнал своего голоса. Магали скорчилась на диване. Анри почувствовал, как под напором обиды открываются в мозгу шлюзы раздражения, и вспомнил, что говорил ему хирург насчет того, как с ней обращаться. Он влепил Магали затрещину, та, взвизгнув, еще глубже забилась в уголок дивана, и Анри тотчас пожалел о том, что сделал. Черт побери! Драться — это совсем на него не похоже. Он склонился над ней и зашептал «извини, извини, я не хотел». Потом стал целовать ее лицо, шею, а рука между тем уже ласкала груди, живот. Это было восхитительно. Машинально он протянул ей еще кусок сахара, но она отвернула голову. Анри расстегнул ширинку и вынул член. Он не знал, будет Магали сопротивляться или нет, прижал ее локтем, чтобы не слишком дергалась, и все повторял «ну пожалуйста, ну пожалуйста…»