Страна смеха - Джонатан Кэрролл Страница 5

– Бог мой! Откуда у вас это?

Она забрала у меня фото и внимательно посмотрела на него. Когда она заговорила снова, ее голос звучал тихо и спокойно.

– Давным-давно в детстве мы играли у кучи горящих листьев. Каким-то образом я споткнулась и упала прямо в кучу. Я так обожгла ноги, что потом целый год пролежала в больнице. Мама приносила мне книжки, и я читала их от корки до корки. Книжки Маршалла Франса, а еще о куклах и марионетках.

Тогда мне впервые подумалось, не обращается ли Франс только к чудакам вроде нас: девочкам, прикованным к постели и зацикленным на куклах, мальчикам, знакомым с кушеткой психоаналитика с пяти лет и чья тень теряется в тени отцовской.

– Но где вы достали это? Я видел лишь один его портрет, в молодости, когда у него не было бороды.

– Вы говорите о фотографии в журнале “Тайм”? – Она снова посмотрела на свою. – Помните, я спросила, почему вы решили потратить такие деньги на “Персиковые тени”? Ну а знаете, сколько я заплатила за эту фотографию? Пятьдесят долларов. Кто бы говорил, а?

Она посмотрела на меня и сглотнула с таким трудом, что я услышал звук в ее горле.

– Вы... любите его книги так же, как я? То есть... мне ужасно тошно, оттого что приходится отдать ее вам. Я столько лет ее искала. – Она коснулась лба, провела кончиками пальцев по вискам и вниз по лицу. – Пожалуйста, берите и... уходите.

Я вскочил с дивана и положил деньги на стол. Прежде чем уйти, я написал на клочке бумаге свое имя и адрес. Вручил ей и пошутил, что она может приходить навещать книгу, когда захочет. Роковое решение.

Примерно через неделю я остался вечером дома, чтобы кое-что прочесть. Редкий случай – в моей норе было даже уютно, потому что на улице бушевала одна из тех зимних бурь, когда противный секущий дождь ежеминутно сменяется мокрым снегом и наоборот. Но после Калифорнии, где всегда одинаково солнечно, климатические перепады Коннектикута имеют для меня свою прелесть.

Около десяти часов раздался звонок в дверь, и я встал с мыслью, что, наверно, какой-нибудь шут снес со стены раковину в мужском умывальнике или выбросил в окно соседа по комнате. Общежитие школы-интерната – это третий или, может, четвертый круг ада. Обуреваемый сложными чувствами, я открыл дверь с готовым сорваться с губ рычанием.

На ней было черное пончо до колен, с капюшоном, и она напоминала священника времен инквизиции, разве что ее накидка была резиновой.

– Пришла вот навестить. Не возражаете? У меня есть кое-что показать вам.

– Заходите-заходите, очень здорово. А я-то думал, с чего бы это “Персиковые тени” сегодня так разволновались.

Когда я сказал это, она уже стягивала через голову накидку и остановилась, чтобы улыбнуться мне. Тогда впервые я заметил, какая она маленькая. На фоне черного, блестящего от дождя пончо ее мокрое лицо сияло белизной. Странной розоватой белизной, но мило и как-то по-детски. Я повесил мокрую накидку и жестом пригласил Саксони пройти в комнату. В последний момент мне вспомнились ее куклы, и что она еще не видела мои маски. Подумалось о последней женщине, входившей посмотреть на них.

Саксони сделала два шага в комнату и остановилась. Я стоял позади и поэтому не мог видеть выражения ее лица в первый момент. А хотелось бы увидеть. Через несколько секунд она двинулась к ним. Я стоял в дверном проеме, гадая, что она скажет и какую захочет потрогать или снять со стены.

Никакую. Она долго смотрела и в какой-то момент потянулась к багровому мексиканскому черту с толстой синей змеей, что высовывалась из его рта и свивала кольца вдоль носа,– но остановила руку на полпути, уронила вдоль туловища.

Все еще спиной ко мне, она проговорила:

– Я тебя знаю.

Я навел одну из моих самых циничных ухмылок пониже ее спины:

– Ты меня знаешь? То есть знаешь, кто мой отец? Это не такой уж секрет. В любой день включи по телевизору “Вечерний сеанс”.

Она обернулась и засунула руки в накладные кармашки все того же джинсового платья, которое было на ней тогда в лавке.

– Твой отец? Нет, я имела в виду тебя. Я знаю тебя. На следующий день я звонила в школу и как следует расспросила. Сказала, что я из газеты и пишу статью о тебе и твоей семье. – Двумя пальцами она вытащила из кармана сложенный клочок бумаги и развернула. – Тебе тридцать лет, у тебя были старшие брат и сестра – Макс и Николь. Они разбились в той же авиакатастрофе, вместе с отцом. Мать живет в Личфилде, штат Коннектикут.

Я был ошеломлен как самим фактом, так и нахальством, с которым она призналась в своих деяниях.

– Секретарша сказала, что ты заканчивал колледж Франклина и Маршалла, в семьдесят первом. Здесь ты четыре года преподаешь американскую литературу, и один парень из твоего класса сказал, что как учитель ты, открыть кавычки, в порядке, закрыть кавычки. – Она снова сложила бумажку и засунула ее в карман.

– Ну и к чему это расследование? Я что, под подозрением?

Она не вынимала рук из карманов.

– Я люблю знать... о людях.

– Да? И что дальше?

– А ничего. Когда ты сходу предложил такие деньги за книгу Маршалла Франса, мне захотелось побольше разузнать о тебе, вот и все.

– А я, знаешь, как-то не привык, чтобы на меня заводили досье.

– Почему ты бросаешь работу?

– Я не бросаю. Это называется отпуск за свой счет, Джей Эдгар [9]. Да и в любом случае, тебе-то что?

– Посмотри, что я принесла тебе показать. – Она что-то вынула из-за спины, из-под своего серого свитера, и протянула мне. Ее голос звучал взволнованно: – Я слышала о ней, но даже не думала, что удастся когда-нибудь найти. Всего-то тысяча тираж. А тут наткнулась вдруг в Нью-Йорке, в “Готэме”. Я годами за ней охотилась.

Это была маленькая брошюрка, напечатанная на восхитительно толстой бумаге с грубой текстурой. По картинке на обложке (как всегда, Ван-Уолта) я понял, что это Франс, но не представлял, что именно. Заголовок гласил “Анна на крыльях ночи”, и меня сразу удивило, что в отличие от остальных его книг в тексте иллюстраций не было – только на обложке. Простой черно-белый рисунок пером изображал девочку в брезентовом комбинезоне, идущую в лучах заката к железнодорожной станции.

– Я даже не слышал о ней. Как... Когда она была издана?

– Не слышал? Правда? Никогда?.. – Она осторожно извлекла книжку из моих жадных рук и провела пальцами по обложке, словно читая шрифт Брайля. – Это роман, над которым он работал, когда умер. Невероятно, правда? Роман Маршалла Франса! Говорили даже, что он его закончил, но его дочь Анна противится изданию. Это,– в ее голосе звенел гнев, и палец обвинительно уперся в обложку,– единственная часть, которую кто-либо видел. И книжка совсем не детская. Трудно поверить, что это он написал, она очень сильно отличается от всего остального. Такая печальная и... странная.