Оптимисты - Эндрю Миллер Страница 5

— Клэйм?

— Клем. В честь Клемента Эттли [8]. Моя мать была членом «Фабианского общества» [9].

Она кивнула — казалось, у нее вошло в привычку не понимать, о чем говорят клиенты, и это ее не беспокоило. На ней было облегающее черное платье и пара белых тапочек, похожих на те, что раньше носили медсестры в санаториях. Должно быть, она привезла их с собой из той страны, откуда сама недавно приехала, — мелькнуло в голове у Клема. Он передал ей деньги. Пересчитав, она поблагодарила его и засунула купюры в ящик тумбочки.

— Я выражаю свои чувства в танце, — сказала она.

Включив радио, начала крутить ручку, пока не нашла подходящую танцевальную мелодию. Присев на краешек кровати, Клем наблюдал за ней. Закрыв глаза, она покачивала бедрами, проводя руками по маленьким грудям. Любимым ее движением был резкий поворот; подвигавшись немного спиной к Клему, она стремительно разворачивалась, словно потревоженная ярким светом.

Когда музыка закончилась, она выключила радио и скинула платье. Кроме трусиков, на ней ничего не было. Она сняла с него пиджак, расстегнула пуговицы на рубашке; когда же попыталась, рывками, справиться с пряжкой ремня, он сказал, что расстегнет сам. Она потянулась за массажным маслом. Клем, в одних трусах, лег на постель. Она поинтересовалась, не стесняется ли он; Клем сказал, что не стесняется, и снял трусы. Перевернув его на живот, она опустилась рядом с ним на колени и начала втирать масло в спину. Когда она покончила со спиной, Клем перевернулся на спину, и девушка принялась покрывать маслом его плечи, потираясь при этом телом о его лобок. Он прикоснулся к ее груди. Соскользнув с него, она сбросила с худых бедер трусики и надела презерватив на наполовину поднявшийся член. Волосы у нее на лобке были выбриты в узкую полоску, на нежной коже виднелось раздражение от бритвы. Расставив в стороны ноги, она легла рядом с ним. Когда он прикоснулся к ее дырочке, она была совершенно сухая. Наклонившись, он хотел поцеловать ее.

— Языком нельзя, — быстро проговорила она с напрягшимся, словно он мог ее укусить, лицом.

Вздохнув, он выпрямился, потом опустился ниже, так что его голова пришлась ей на грудь, и начал сонно слушать стук ее сердца. Неужели он за этим сюда пришел? Запах дешевого дезодоранта не мог заглушить приятного запаха ее кожи, такой прохладной и мягкой под его щекой. Она позволила ему лежать так с минуту и даже неловко провела ладонью по его волосам — позабытым, неуверенным движением, — но это чувство, эта поза — непродаваемые, непокупаемые — настолько не вязались с их положением, что, оттолкнув его, она откатилась к краю кровати и подхватила с пола платье.

— Что ты делаешь? — сердито осведомилась она, прикрываясь платьем, — Ты что, нездоров? Больной, да?

Он еще раз остановился и выпил на Бейкер-стрит, потом поспешил обратно в центр, надеясь, что, возможно, Заре наскучит ее мероприятие и она согласится посидеть часик с ним. Ему не хотелось ничего ей объяснять, он не собирался рассказывать ей про бургомистра, приглашать к себе и показывать фотографии, которых он не посылал ни в одно агентство, потому что ни одна газета не напечатала бы их. Он пригласил бы ее в клуб (она знала в какой), и, может, они бы даже немного потанцевали. Вдвоем они могли бы обмануть время и притвориться, будто только что сошли с вернувшей их из Брайтона электрички. Он устроит все так, чтоб глаз больше не кололо. Она устроит все так, чтоб глаз больше не кололо. И раньше, чем он успеет сообразить, что произошло, все пройдет и канет в прошлое.

Пабы на Лестер-сквер пустели. Шумная, поющая, раскачивающаяся толпа вливалась в ярко освещенные двери станции метро. Клем понятия не имел об адресе Зариного «мероприятия». Стоя на углу улицы, он смотрел по сторонам, словно в любую минуту могло распахнуться окно и он увидел бы сидящую за столом компанию. Впервые он сообразил, как сильно набрался, совсем вдрызг. С Зарой он нынче не встретится, вряд ли он даже когда-либо ей опять позвонит, думал он, испытывая почти облегчение от пригрезившейся ясности. Ничего не оставалось, как попытаться каким-нибудь образом скоротать ночь, и он направился в сторону реки, вышел на набережную неподалеку от моста Ватерлоо и, повернув направо, пошел вдоль реки к Вестминстеру. Сначала он бежал (через Парламент-Сквер, по Олд-Плейс-Ярд, Миллбанк), потом пошел, тяжело ступая, будто с каждым шагом тротуар все дальше отодвигался у него из-под ног. Напротив Баттерси он остановился и, чувствуя пустоту и головокружение, прислонился к стене. «Когда я последний раз ел?» — попытался он вспомнить. Нужно найти скамейку, газон, какой-нибудь клочок травы, где можно прилечь. На дороге позади него хлопнула дверца такси. Мужчина в сопровождении худой покачивающейся женщины прошел на причал, где были пришвартованы жилые баржи. Спустя несколько минут Клем последовал за ними. В темноте он приблизился к самой дальней барже и помедлил, ожидая оклика. Не дождавшись, ступил на палубу. Добравшись до кормы, он скорчился на крышке люка. До берега было метров двадцать, но воздух здесь был уже другой, более прохладный от близости воды. И звуки — таинственные, удивительно ясные звуки долетали с середины реки: птицы, плеск весел, прилив, бьющий о балки моста. Когда глаза привыкли к темноте, он обошел палубу. Дверь в каюту оказалась запертой на висячий замок, но на носу он нашел сложенные подушки от шезлонга — обшарпанные, испачканные маслом для загара и мазутом. Уложив их на палубу рядом с дверью каюты, он выкурил последнюю сигарету (загораживая огонек ладонью), укрылся вместо одеяла пиджаком и заснул.

Когда он проснулся, на крыше каюты стояли две серебристые чайки — крупные птицы на жилистых ногах, с взъерошенными от утреннего бриза перьями. Было стояние прилива [10], река плескала о каменную набережную — серое по серому. Он сложил подушки и, надев пиджак, ступил через поручень на причал. В иллюминаторах нескольких других плавучих домов теплились оранжевые огоньки, но на палубах было пусто, никто не видел, как он уходил.

Он озяб. Засунув руки в карманы, он брел сначала по Бьюфорт-стрит, потом по пустынным тротуарам Кингз-роуд, пока не добрался до Слоун-Сквер. Метро еще было закрыто. На углу площади ему удалось найти кафе, в котором служитель с манерами средневекового дожа продавал бутерброды с беконом и чай водителям такси и страдающим бессонницей посетителям. Рассеянно просматривая старые телевизионные программы, Клем просидел там с полчаса, потом вернулся в метро и поехал на Ноттинг-Хилл.