Приключения очаровательного негодяя. Альмен и стрекозы - Мартин Сутер Страница 5

Он лежал в постели, рядом с ним покоилась книжка в мягкой обложке — на тот маловероятный случай, если он не мог задремать. Дождь тихо стучал в окно, во всем остальном наружный мир вел себя беззвучно.

Ему не вполне удалось вытеснить из своего сознания письмо Дерига. Не из-за 12 455 франков, которые он уж как-нибудь собрал бы. Его беспокоило другое: качество выставленного требования.

Насколько плохо Альмен умел обращаться с деньгами, настолько же хорошо он владел наукой обхождения с долгами. Этому он научился в свое время в школе Чартерхаус, эксклюзивном пансионе в графстве Суррей, куда отец отправил его в четырнадцать лет, следуя желанию сына. Альмену хотелось убежать от спертой крестьянско-нуворишской вони, как он это называл, своей семьи.

В Чартерхаусе обращение с долгами входило в состав неофициальной части образования. Сами по себе долги не являлись чем-то позорящим честь. Напротив, репутация даже требовала того, чтобы человек имел долги. Школьный порядок из педагогических соображений лимитировал карманные деньги учеников, что приводило к оживленному хождению денежных займов. Долгами хвастались, любовались теми, у кого их было больше всего, пролонгировали их, выплачивали в рассрочку, но выплачивали всегда с элегантностью и непринужденностью.

Этого же Альмен придерживался и в своей дальнейшей жизни. Доходов от наследства с самого начала их поступлений было недостаточно для его растущих потребностей, и доверенное лицо его умершего отца вскоре нервно капитулировало, отказавшись вести его дела. После него последовала целая череда самозваных консультантов, советы которых увеличивали не доходы Альмена, а лишь его потребность в деньгах. Вскоре он вынужден был финансировать свой жизненный стандарт и свои новоприобретенные вещи — наряду с виллой Шварцаккер сюда входили квартиры в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Риме и Барселоне — тем, что расставался с менее броским, но более солидным имуществом, оставшимся ему от отца. А когда и этот запас подошел к концу, он финансировал себя — в большинстве случаев опрометчиво — продажей тех самых новоприобретений. Вначале — недвижимости, затем мебели, затем объектов из коллекции, потом постепенно все больше сокращая насущные потребности своей прежней жизни. И, наконец, — продажей объектов того же происхождения, что и упомянутая ваза эпохи Канси.

Будучи еще богатым человеком, Альмен был чрезвычайно великодушным кредитором. И теперь, в роли должника, он ожидал того же терпения и великодушия от своих кредиторов. Поначалу его надежды на это оправдывались, его прежняя репутация и кредитоспособность обладали долгим последействием. Когда-то у него не было долгов. Он имел положение в обществе, ему многие были обязаны, у него было положительное сальдо, незавершенные сделки. Кредиторы и должники проявляли друг к другу уважение, какое оказывают тем, от кого находятся в зависимости.

Поэтому письмо Дерига представляло собой некое новое измерение. Это был грубый и вульгарный взрыв ярости человека, готового к насилию — представителя вида, с которым Альмену доселе не приходилось сталкиваться. Альмен презирал любую форму насилия. В том числе и вербальную.

Он был не на шутку встревожен. Но к тому моменту, когда полчаса спустя он проснулся после своей сиесты, как обычно удивленный и освеженный, эта тревога превратилась во что-то тихое и далекое.

Основатели виллы Шварцаккер, которая тогда еще называлась вилла Одеон, использовали оранжерею для разведения декоративных и полезных растений и для зимовки растений — пальм в кадках и других садовых украшений, не приспособленных к зимним холодам. Предыдущий владелец довел оранжерею до запустения и превратил в нечто вроде сарая и чулана. Но когда вилла перешла к Альмену, он распорядился восстановить ее, поскольку разводил орхидеи. Вернее сказать: велел их разводить.

Пристрастился он к этому, когда гостил в колониальной вилле своего друга в Гватемале. На всех столах, комодах, приспособлениях, во всех стенных нишах и на всех выступах стояли они, всегда свежие, часто оглушительно благоухающие — это неправда, что орхидеи не пахнут, — всех раскрасок и размеров.

Оказалось, что садовник Карлос был не просто садовником, а специалистом по орхидеям, он ухаживал за ними, размножал их и заботился о том, чтобы ко времени своего цветения они попадали в виллу, а после цветения — снова в оранжерею.

Когда Карлос впервые увидел оранжерею виллы Шварцаккер, он сказал в своей официальной манере:

— Дон Джон, это предложение, не более того.

Так вилла Шварцаккер стала во времена Альмена знаменита своими орхидеями.

Но затем ему пришлось прекратить свое коллекционирование, как и отказаться от виллы. Тем не менее Альмен получил выгоду от восстановления оранжереи. В первую очередь от установления современного газового отопления. Благодаря которому просторное, плохо изолированное помещение стало уютным и зимой. Шведская печь, перед которой сейчас сидел Альмен, была роскошью. А роскошь — одна из больших слабостей Альмена.

Сделкой по дому садовника он гордился. Когда ему пришлось продавать, в конце концов, и виллу Шварцаккер — так он ее назвал в честь того пахотного участка, что когда-то заложил фундамент его состояния, полученного в наследство, — в голову ему пришла мысль сделать заинтересованному покупателю скидку, чтобы тот согласился сохранить за ним пожизненное право проживания здесь. На это согласились несколько потенциальных покупателей, но скидку он сделал фирме по доверительному управлению, потому что ему нравилась мысль, что ночами и в выходные он будет здесь один. И еще потому, что глава фирмы был согласен передать ему большую часть книжных стеллажей из библиотеки. Тот был рад освобождению дополнительных стен для своих сменных выставок, которые его фирма устраивала для имеющихся и потенциальных клиентов в рамках событийного маркетинга.

Альмен почти дочитал книжку в мягкой обложке. То был новый детектив подобревшего с возрастом великого Элмора Леонарда. История, которая состояла почти из одних диалогов и не содержала сцен насилия, характерных для его ранних произведений.

Альмен был страстным читателем. Он стал им сразу, как только начал читать. Он быстро заметил, что чтение — это самый простой, действенный и самый красивый способ отвязаться от своего окружения. Его отец, которого он никогда не видел с книгой в руках, проявлял большое уважение к этой страсти своего сына. Он всегда принимал чтение в качестве извинения за многие неисполненные обязанности своего отпрыска. И мать Альмена, постоянно хворая и рано умершая кроткая женщина, о которой у сына сохранились лишь смутные воспоминания, принимала все извинения, какие принимал ее муж.

И поныне Альмен читал все, что подворачивалось ему под руку. Мировую классику, новинки, биографии, путеводители, рекламные проспекты, инструкции по применению. Он был постоянным клиентом многих букинистических магазинов, и уже не раз случалось, что он останавливал такси у помойки и забирал оттуда пару-тройку книг.

Альмен всегда дочитывал книгу, которую начал, до конца, даже если она была плохая. Он делал это не из уважения к автору, а из любопытства. Он верил, что в каждой книге есть тайна, даже если это ответ на вопрос, зачем она была написана. Он должен был разгадать эту тайну. Строго говоря, у Альмена было пристрастие не к чтению, у него было пристрастие к тайнам.