Сто лет в России - Саша Кругосветов Страница 5

Кто тогда об этом думал? Война закончилась. Отец цел-невредим. Почти все живы. У отца из огромной семьи погиб один старший брат. Любимый младший брат Боря вернулся из плена. Он выдавал себя за татарина и так спас себе жизнь. Какое счастье! Вся большая бабушкина семья в сборе. Нет только самой бабушки. Отец веселый, могучий. Поет арии, всех подряд затанцовывает. Берет в охапку маму и двух ее сестер, поднимает и кружит в вальсе. Папу все боготворят. Он – настоящий герой. Грудь в орденах. Двенадцать боевых наград. Выпивает залпом из горла бутылку водки за Победу.

Сколько всего осталась в прошлом. Позади контузия – рядом взорвалась мина. Паралич левой части тела. Чуть восстановился в госпитале – бросился догонять свою часть. Левая половина лица долго оставалась неподвижной. На одной из фронтовых фотографий видно, что лицо перекошено. Отец был старше других фронтовиков, его звали «батей». Судьба берегла его от пули. Но жизнь могла прерваться и по другой причине. Отец был связистом. Однажды под Курском ему с группой бойцов дали задание – наладить связь между нашими подразделениями. С катушками за спиной и автоматами они должны с боем пройти через слоеный пирог русских и немецких позиций и вернуться в расположение своей части. До этого уже было отправлено несколько групп, все погибли. Бой продолжался несколько дней. Задание выполнено. Отец возвращается, заходит доложить в штаб. Незнакомый офицер разглагольствует: «Мы здесь жизнью рискуем, а жиды по тылам отсиживаются». Отец бросается на него, бьет кирпичом по ненавистному лицу. Отца ждет трибунал. По законам военного времени – расстрел. Что сделал командир, чтобы спасти его, – не знаю. Историю как-то замяли. Как обошли смершевцев, тоже не знаю. Бог отвел. И неизвестный мне командир. Отважный, благородный человек. Который при этом лично рисковал. Отец получил очередную награду. А зимой 45го его представили к Герою за форсирование Одера. Красная армия захватила плацдарм на другом берегу. Надо было дать связь. Ползли с катушками по льду. Рядом с отцом рванула мина, лед разошелся – и тяжеленная катушка потащила вниз, под воду. Молоденький мальчик-связист из его отделения опустил в воду шест, отец успел за него ухватиться. Повезло. Вылез из ледяной воды. Отделение двинулось дальше. Связь дали. Так рассказал мне отец. За эту операцию он был представлен к Герою.

Недавно мой сын на сайте «Общедоступный банк документов “Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.”» нашел копии подлинных документов, представляющих отца к наградам. Посмотри, говорит, дед у нас терминатором был. Вот что было черным по белому аккуратным почерком написано в официальном документе, по которому отец получил орден Красного Знамени:

«Гвардии старшина – фамилия, имя, отчество – при форсировании реки Одер и штурме сильно укрепленной обороны на территории Германии проявил исключительное мужество, самообладание, отвагу и геройство.

Командуя отделением связи, личным примером воодушевил своих подчиненных на боевые подвиги.

Неоднократно сам лично ходил на устранение порывов линии связи.

26.1.45 года при выполнении боевого задания в упор расстрелял 5 гитлеровцев – и связь была дана своевременно.

Гвардии старшина – фамилия, имя, отчество – за форсирование реки Одер и участие в штурме сильно укрепленной обороны противника достоин Высшей Правительственной награды – присвоения звания Героя Советского Союза, вручения ордена Ленина и знака особого отличия – медали Золотая Звезда».

Вернемся в те послевоенные годы. Теперь все позади. Теперь бы жить да жить. Может быть, это были лучшие годы нашей семьи. Но тоже очень непростые годы.

Здесь нет вопросов и решений нет,

но есть богатство и стальной порядок:

ты жил, как выбрал – в гуще, в стороне, —

теперь ложись, а кто-то станет рядом.

Е. Клячкин

Дуся, кряжистая, крепкая, жизнеспособная, с маленькими глазками, с явственными следами татаромонгольского нашествия на лице, осталась в блокаду одна с двумя девчонкамиподростками десяти и двенадцати лет. Вначале девочек отправили в эвакуацию. Слухи дошли, что бомбят детские поезда. Дуся рухнула в ноги начальнику: «Никуда не уйду, отпусти за девчонками!» Выбила командировку, разыскала дочек на Валдае и забрала обратно в Ленинград. Там и прожили девочки с матерью всю блокаду.

Дуся – из Торжка, из зажиточной крестьянской семьи. Середняки в прошлом. Дуся – угрюмая, молчаливая. Мускулистая, сильная. С большими неженскими руками и ногами. Образование – четыре класса церковноприходской школы. Муж ее Николай – высокий красавец. С огромными карими глазами. Познакомила их мать Николая, шустрая, ходовая бабенка, трактирщица в прошлом, что иногда приезжала из Питера в Торжок. Дусе двадцать два, засиделась в девках по тем временам. Был у нее жених. Непутевый, под пьяную лавочку бегал по улицам с ружьем, стрелял, куда ни попадя. Надо было избавляться от такого женишка. К тому же Дуся и не любила его. Хорошо бы выдать за городского. Родители сосватали молодых да и поженили. Жили часто врозь. Николай – в Питере, Дуся – в Торжке. Без любви жили. Но двух девчонок соорудили. Девчонки жили, конечно, с матерью. Семье удалось получить жилье в пригороде Ленинграда и съехаться только перед самой войной. Как раз Николай техникум закончил. Технологом стал. Разные они были люди, Николай и Дуся.

Николай книжки читал. Ходил в пенсне. Даже в пенсне – зрение ноль. Дуся мужа ни во что не ставила. Никуда не годный мужик. Ни поднять. Ни сделать. Ни вопрос решить. Ни гвоздь забить. Вечно все забывает. Растяпа. Все думает о чем-то. Лентяй и бездельник. Хоть пайку домой приносит, и то хорошо. Да нет, не таким уж непутевым и неловким был Николай. До окончания техникума – рабочий на Путиловском заводе, с работой справлялся. На фронт не взяли Николая по зрению. Белобилетник он. И вот тебе на – в раздевалке вытащили у него из одежды все документы. Украли. Может, и не в раздевалке, а просто на улице из заднего кармана сперли. Комуто очень захотелось в военное время запастись паспортом вкупе с белым билетом. Как раз ополчение собирали. Ополчение все время собирали. Давай, давай, Николай. Город защищать надо от супостата. Нам нужно роту собрать. Разнарядка. Какой белый билет? Где он, твой белый билет? Ах нет? На нет и суда нет. Что значит, ничего не видишь? На пять метров видишь? Вон винтовку в углу видишь? Бери – и в строй. Так. Ставим галочку. Боец Николай Орефьев. Что это за боец, если дальше собственной руки не видит? Даже в пенсне. Так и ушел с ополчением. Воевать в Синявинских болотах. Ни одной весточки, ни одного треугольного конверта ни Дусе-Евдокии, ни девчонкам своим так и не прислал. Ни весточки. Ни похоронки. Как ушел, так и сгинул. Какой он боец? Зрение – ноль целых, ноль десятых. Пропал без вести. Сгинул, сгнил в студеной болотной жиже. Оставил Дусю выживать с двумя девчонками. Нет, нигде в мире нет памятника бойцу Николаю Сергеевичу Орефьеву. Созданному, слепленному из других материалов. Для жизни в других пространствах и в другое время. Что попал в этот непонятный, страшный мир, жил здесь как получалось, сохранял, как мог, свою вечную душу. Выбрал подругу, грубоватую, не самую красивую, зато сильную да упорную, способную спасти и защитить двух несмышленых голенастых девчонок. Что он мог сделать? Встал в строй ополчения, чтобы телом своим закрыть город от супостата. Чтобы… «спокойно лечь, когда настанут сроки». «Зеленый лист из мертвой головы укроет всех – и добрых, и жестоких».