Не плачь, Тарзан! - Катарина Масетти Страница 5

Его исследование — это отдельная история. С лабораторией и людьми в белых халатах оно никак не связано, хотя именно это я старалась внушить маме. Когда она позвонила и спросила, чем занимается Мике, я ничего лучшего не смогла придумать, как рассказать про научно-исследовательскую лабораторию. Маму это вполне устроило. Я живо себе представила, как у нее в глазах промелькнуло любопытство. Это было так приятно. С тех пор как умер папа, маму интересует только лотерея «Бинго».

Мике занимался своим исследованием в отделе газет и журналов городской библиотеки, во всяком случае, поначалу. Он часто объяснял мне, в чем состоит суть его работы, но я привыкла пропускать его слова мимо ушей, потому что абсолютно не понимала, о чем идет речь, и эта бессвязность пугала меня. Может, его исследование и правда не лишено было здравого смысла — у Мике полно всяких дипломов в области социологии, этнологии и теории науки, когда-то его считали блестящим молодым ученым — но, скорее всего, это был бред, вроде того, что осенял его ежедневно. Например, он считал, что детям надо смазывать кожу на голове мочой. В полнолуние он часами простаивал на балконе голым. А почувствовав приближение простуды, обматывался бумагой — позапрошлой зимой мне самой не раз приходилось пеленать его в туалетную бумагу. Исследование основывалось на том, что он нашел — то есть вообразил себе, будто нашел, — общую закономерность в речи, письме и жестах у самых непохожих этнических групп. Коптские христиане в Эфиопии, битники пятидесятых, французские придворные дамы XVII века. Мике полагал, что в самом скором времени установит фундаментальные принципы функционирования и выражения человеческого мышления, найдет логику, ведущую от намерения к поступку. А если понять механизм мышления, можно предсказать дальнейшие шаги человечества — такие сведения повлияют как на национальную, так и на международную политику и планирование на всех уровнях. Как только Мике систематизирует свои открытия, он сможет в упрощенном виде представить их власть имущим всех иерархических ступеней — в первую очередь на национальном уровне, а потом и на международном. «Подумать страшно, какой общественный резонанс вызовут мои выступления», — говорил Мике. Но он вовсе не собирался идти к кому-то на службу ради почестей или денег. Он хотел подарить свое исследование всем, кого интересуют его результаты, и со страхом спрашивал, не против ли я. Мне кажется, в будущем он представлял себя серым кардиналом при великом правителе, своего рода волшебником Мерлином, и, возможно, мне будет приятно стоять рядом с ним на трибуне в качестве фру Мерлин.

Я была жертвой любовной лихорадки. Уж я-то понимала основной принцип его мышления. Черт побери, конечно же такое открытие — если оно вообще возможно — должно принадлежать всем!

Ясное дело, никакой премьер-министр не пойдет в областную библиотеку, чтобы ознакомиться с исследованием Мике. Максимум, на что можно было рассчитывать, это что чей-нибудь доброжелательный ассистент, который помнит Мике по прошлым заслугам, согласится полистать его каракули, чтобы понять, есть ли там стоящие мысли. И то вряд ли.

Но он так нежно о нас заботился! Было время, когда он каждый день покупал нам разные вещи в кредит или заказывал по почте. Всякие забавные, совершенно ненужные, прекрасные безделушки. Трехмесячной Белле — хрустальную корону. Мне — пуховый спальник для арктической погоды, после того как я пожаловалась, что по ночам у меня мерзнут ноги. Он купил глину всех цветов радуги и целую ночь лепил для нас украшения: гигантские фантастические жемчужины и малюсеньких зверьков с дырочками для нитки. Он говорил, что ради нас готов на все.

Только не жить вместе.

Постепенно я поняла, что надо как-то зарабатывать на жизнь. Время от времени я давала уроки рисования в разных школах, где меня дразнили Мэри Поппинс за мое непредсказуемое появление. Я брала грошовые переводы и соглашалась на еще более невыгодную работу вахтера в галерее. Я мыла лестницы в доме, где мы жили, — как раз в то время шел эксперимент с «гражданской инициативой», чтобы снизить оплату жилья. Мне постоянно приходилось отбрыкиваться от участия в проектах, которые Мике внедрял у нас дома и которые должны были принести нам небывалый доход. Продажа гербалайфа, установка дверных глазков, придумывание свадебных тостов. Потом мне предложили чуть больше полставки учителя рисования и пустячное пособие на жилье, поэтому, когда Мике исчез, я хотя бы могла планировать наши расходы.

Один взрослый и двое детей не в состоянии прожить на неполную зарплату учителя рисования, во всяком случае, если они каждый день не прочь поесть. А поскольку я отказалась взять ставку целиком, пособия мне не платили. Считается, что, если человек добровольно отказывается от полноценной зарплаты, дальше он решает свои проблемы сам. Бестолку было твердить о том, что отказываюсь я не от зарплаты, а от непосильного груза в одиночку работать весь день и при этом поддерживать нормальные условия для детей в промежутке между их поздним приходом из детсада и ранним сном, за которым следовало мытье посуды, уборка, стирка и готовка.

Алиментов от Мике получить было нельзя, поскольку никто не знал, жив ли он и если да, то где его искать. Да и что можно требовать от пропавшего отца, его даже к суду не привлечешь. Я ведь не могла доказать, что его нет, или объяснить, почему он нам не помогает. Мне становилось дурно от одной только мысли, что это придется обсуждать по телефону с дознавателем. Мне казалось, если я докажу, что Мике с нами не живет, он исчезнет навсегда.

Последние три года одежду для детей я покупала в секонд-хенде. Дети были довольны, можно было выбирать самим, в обычном магазине я никогда им этого не позволяла.

Хотя недавно мне стало не по себе. Билли стоял как вкопанный в универмаге «Оленс» перед коробкой с картинками из диснеевского мультфильма. Я видела, что он готов умереть ради этих картинок. Сын безнадежно посмотрел на меня в полной уверенности, что я никогда не соглашусь купить такую никчемную вещь, и я сказала: «Раз тебе так хочется, Билли, значит, надо купить!» Он кивнул, не веря своим ушам, а я достала из кошелька последние деньги и купила картинки. На прокладки мне уже не хватило, хотя на днях они бы мне не помешали. Опять придется сворачивать полотенце, а потом, поздно вечером, замачивать в ведре с холодной водой, чтобы дети не испугались при виде крови. Раньше такое случалось.

Все эти неудобства забудутся еще до конца недели. А Билли будет радоваться картинкам значительно дольше.

В один прекрасный день мы остались без единого эре. Все лето мы жили на мое жалкое отпускное пособие и на несколько тысяч, которые я выручила от продажи Британской энциклопедии, сгоряча купленной Мике. Я только что заплатила за жилье, да еще и пени начислили, потому что в прошлом месяце у меня не было денег. Последние сбережения ушли на дом отдыха, но дело того стоило, поскольку летом мы больше никуда не поехали. В ближайшем будущем денег не предвиделось — зарплату за осенний семестр ждать придется не меньше недели. А занимать больше не у кого, это факт.

Когда-то давно, в дамских романах, которые читала моя бабушка, женщины ухитрялись продавать свои длинные золотистые волосы. Сомневаюсь, что мои волосы кто-нибудь захочет купить, даже если кто-то сегодня занимается такими вещами. Может быть, я смогла бы что-нибудь выручить за свои секущиеся лохмы? Предлагаю два волоса по цене одного! А еще запросто могу отправиться на панель, вопрос только в том, кто будет сидеть с детьми, да и на проезд у меня нет денег… Устала я от этих шуток, лучше приберегу их для Йенни. У нее ведь тоже жизнь не сахар.