Белый тигр - Аравинд Адига Страница 5

Во дворе вас встретят наши женщины — если только они остались в живых после того, что я натворил. Все они суетятся по хозяйству. Мои тетушки, и двоюродные сестры, и бабушка Кусум. Кто готовит корм для буйволицы, кто просеивает рис, кто ищет паразитов в волосах у родственницы и вершит расправу над попавшимся клещом. Работу то и дело прерывают потасовки, женщины тягают друг друга за волосы, швыряются мисками и плошками, но скоро остывают, просят прощения, целуют руки, прижимают друг другу ладони к щекам. Ночью они спят все вместе кучей, посмотришь со стороны — одно живое существо, этакая многоножка.

Мужчины и мальчишки спят в противоположном углу дома.

Раннее утро. На деревне надрываются петухи. Чья-то рука тормошит меня. Спихиваю с живота ногу братца Кишана, отталкиваю кузена Паппу (его пальцы вцепились мне в волосы) и выбираюсь из груды скованных сном тел.

— Пора, Мунна, — зовет от двери отец.

Тороплюсь вслед за ним. Мы выходим из дома и отвязываем буйволицу. Ей предстоит утреннее омовение — мы ведем ее к пруду у Черного Форта.

Черный Форт — это гигантские каменные развалины на гребне холма, что возвышается над деревней. Кто бывал в других странах, говорили мне, что наш форт ни в чем не уступает похожим местам в Европе и прочих далеких краях. Крепость построили турки, или афганцы, или англичане, или какие иные чужестранцы, что правили Индией много столетий назад.

(Ведь этими землями, Индией то есть, правили сплошь чужестранцы. Сперва мусульмане всем заправляли, потом англичане распоряжались. В 1947 году британцы ушли, но даже дураку ясно, что свободы нам это не принесло.)

Чужеземцы давно покинули Черный Форт, люди там больше не живут, только обезьяны. Ну разве пастух приведет своих коз пощипать травки.

Пруд у подножия холма сверкает в утренних лучах. Из мутной воды торчат валуны — вылитые бегемоты (много лет спустя, уже взрослым человеком, я видел бегемотов в национальном зоопарке в Нью-Дели), только не фыркают. С течением времени стены разрушались и огромные камни скатывались в пруд. На поверхности в блестках солнца плавают лотосы и лилии, буйволица хватает листья зубами и жует, от ее морды по воде клином расходится рябь. Солнце поднимается все выше — над буйволицей, над отцом, надо мной и над всем миром.

Представляете, порой я скучаю по родным местам.

Однако вернемся к плакату.

В последний раз подозреваемого видели в голубой клетчатой полиэстеровой рубашке, оранжевых полиэстеровых штанах, красно-коричневых сандалиях...

Решительно отвергаю красно-коричневые сандалии — вот! В жизни не носил. Только полицейский мог додуматься до такой приметы.

«Голубая клетчатая рубашка, оранжевые штаны» — охотно бы отрекся, да не могу, здесь, к сожалению, все верно. Именно такие шмотки почему-то по душе слугам. А утром того дня, когда напечатали плакат, я был еще слуга. (К вечеру же, как только обрел свободу, сразу переоделся!)

Одна фраза на плакате меня просто бесит — сейчас поясню, чем именно.

Вот она, эта фраза:

...сын Викрама Хальваи, рикши...

Господин Викрам Хальваи, рикша, — спасибо тебе! Ты был бедняк, но честь и достоинство неизменно пребывали с тобой. Если бы не твое воспитание — я бы не сидел сейчас здесь, под этой вот люстрой.

Возвращаясь днем из школы, я специально проходил мимо чайной — только бы увидеть тебя. Центр нашей деревни — вот что такое чайная. Здесь ровно в полдень останавливается автобус из Гая (ну разве опоздает часика на полтора-два), здесь полицейские оставляют свой джип, когда потрошат кого-нибудь из жителей. Перед самым закатом мужчина на велосипеде троекратно объезжает вокруг чайной, громко звоня в колокольчик. К велосипеду приделан лист картона с афишей порнофильма — без кинозала, сэр, традиционная индийская деревня уже не деревня, а так... Киношка на том берегу реки показывает такие фильмы каждый вечер, продолжительность сеанса два с половиной часа, названия вроде «Настоящий мужчина», или «Открываем ее дневник», или «Дядюшка постарался», роли исполняют золотоволосые дамы из Америки или незамужние женщины из Гонконга, — я так предполагаю, господин Премьер, ведь я так ни разу и не сходил с парнями на порнофильм!

Череда повозок выстроилась перед чайной: рикши ждут, когда прибудет автобус с пассажирами.

Рикшам не разрешается занимать пластиковые стулья — это для клиентов, — и они, скрючившись, сидят на корточках вдоль стены воплощением униженности и покорности, столь характерных для слуг в любой части Индии. Отец никогда не садился на корточки, я хорошо это помню. Он всегда стоит прямо —сколько бы ждать ни пришлось. По пояс голый, один-одинешенек, он задумчиво пьет чай.

Трубит автомобиль.

Свиньи и бродячие собаки кидаются врассыпную, чайную накрывает облако пыли, на зубах скрипит песок, несет свиным навозом. Перед заведением тормозит большая машина марки «Амбассадор». Отец отставляет свою чашку и отходит в сторонку.

Дверь «Амбассадора» распахивается, появляется мужчина с блокнотом. Завсегдатаи чайной не прерывают трапезу, прочие — вот вроде моего отца — выстраиваются в шеренгу.

Человек с блокнотом — это не сам Буйвол. Это его помощник.

Второй мужчина — плотный, смуглый, суроволицый, с лысой головой, изрытой оспинами, — остается в машине. В руке у него зажат пистолет.

Это и есть Буйвол.

Он один из богачей Лаксмангарха. Всего богачей четверо, и каждый заработал свое прозвище в соответствии со склонностями. Ведь алчность проявляется по-разному.

Аист — сутулый толстяк с густыми жесткими усами, голова у него заостренная, словно наконечник снаряда; ему принадлежит река, омывающая нашу деревню, он взимает дань за каждую пойманную рыбку, а лодочники платят ему судовой сбор за каждый заход на наш берег.

Братец его прозывается Кабан. Этот молодчик заграбастал все плодородные земли вокруг Лаксмангарха. Хочешь работать на этих землях — сходи, покланяйся в ноги, может, и возьмет в батраки. Если мимо проходят женщины, его машина притормаживает, стекло опускается, и все видят, как Кабан щерится, два кривых клыка, справа и слева, заметно длиннее прочих зубов.

Самая паршивая земля — каменистые склоны у Форта — принадлежит Ворону, ему платят козьи пастухи, чьи стада подъедают его траву. Если пастухам нечем расплатиться, хозяин земли вонзает свой клюв в их зады. За это и прозвали Вороном.

Буйвол из Зверюг самый жадный. Он не побрезговал рикшами и дорогами. Пользуешься дорогами — плати денежку. Работаешь рикшей — поделись доходами. Отдай третью часть от заработанного. И никак не меньше.

Зверюги — все четверо — живут в окруженных высокими стенами усадьбах за околицей Лаксмангарха, так сказать, в квартале богачей. За стенами свои храмы, свои колодцы, свои пруды. В деревню хозяева жизни являются только за деньгами. Кусум хорошо помнит времена, когда дети Четырех Зверюг ездили в город на своих машинах. Но после того, как сына Буйвола похитили наксалиты [9], — вы, наверное, слыхали про них, господин Цзябао, ведь они такие же коммунисты, как и вы, — Четверо Зверюг отправили своих детей подальше — в Дханбад [10]и Дели.