Венеция - это рыба - Тициано Скарпа Страница 5

Венецианцы называют "полноводными штанами" такие укороченные и неказистые на вид брюки, по-клоунски не доходящие до лодыжек. Их точно специально обрезали, чтобы не замочить низ. "Высокая вода" — напасть века. Часть лагуны засыпали, проложили глубоководные каналы. Танкеры больше не садились на мель, зато море стремительно наводняло город. Низкие губчатые острова лагуны, песчаные, илистые отмели — барены, [20]размываемые нагоном волны, уже не в силах были поглощать избыточную энергию приливов. Древние венецианцы изменяли течение рек, чтобы в лагуну попадало меньше паводковых вод. Венеция и сама поначалу называлась Градом на высоком берегу — Civitas Rivoalti, на Риальто. Впрочем, современные археологи с этим не согласны. Считалось, что город возник на группе островов, лишь немного возвышавшихся над уровнем воды.

Достаточно уровню воды подняться меньше чем на метр, и многие районы окажутся подтопленными. Сигнал стихийного бедствия подается с отметки метр десять. В страшную ночь 4 ноября 1966 года мой отец добрался с работы до дома вплавь.

Сирены, подававшие сигнал воздушной тревоги во время Второй мировой войны, так и остались наверху колоколен. Теперь они сигнализируют о морской тревоге, когда прибывает "высокая вода". Тебя будят в пять-шесть утра. Сонные горожане устанавливают на входной двери стальные переборки, вставляют небольшие плотины в металлический каркас, прорезиненный по периметру дверной рамы. Заделывают даже окна первых этажей, выходящих на переполненные водой каналы. Чаще всего и это не помогает. Вода бьет ключом из люков, струится сквозь щели в полу, подбирается к мебели, увлажняет стены, крошит работу маляров. Торговцы немедленно запускают гидронасосы, спешно убирают товар с нижних полок. Однажды после очень сильного прилива из магазинов на улицу повыставляли лотки, на которых распродавалась намокшая, испорченная обувь. Специализированные бригады дворников собирают на рассвете в затопленных калле деревянные мостки. Лицеисты в резиновых сапогах до колен или в рыбацких до паха приходят на помощь друзьям, обутым в полуботинки. Они взваливают на себя такую приятную ношу, как смазливая одноклассница, или переносят на спине преподавателей. Те крепко обвивают шею руками, а бока ногами. Лицеисты подхватывают их под колена, уподобляясь три тысячи лет спустя Энею, выносящему из горящей Трои своего отца Анхиза. Если вы надели не ту обувь, спросите в бакалейной лавке пару хозяйственных пакетов и зачехлите в них ноги, обвязав ручки вокруг щиколоток. Носильщики с грузовыми тележками переправляют прохожих через лужи величиной с бассейн, доставляют их на сушу и не брезгуют монеткой. Туристы резвятся без удержу, фотографируют, ходят босиком с закатанными, как у рыбаков, штанинами, топчут неразличимые под водой собачьи какашки. Кто-нибудь обязательно разгуливает с блаженным видом, раскрыв от восторга рот. Ему и невдомек, что он рискованно подошел к самому краю затонувшей набережной. Невидимая рива под ногами обрывается, а он все волочит под водой ноги, пока не оступается и не уходит с головой в канал.

Помню такой случай. Один мой знакомый юрист направлялся с адвокатом в суд. Они шли по деревянным мосткам, скрепленным абы как. Между двумя мостками образовался метровый провал. Внезапно адвокат исчез. Из воды торчал лишь рукав пиджака; на запястье золотые часы. Рука отчаянно размахивала кожаной папкой. Мой знакомец поймал ее на лету. Адвокат защищал дело в суде мокрый насквозь, хоть выжимай. При этом он с довольным видом манипулировал спасенными в воде документами.

Легко ли влюбиться в Венеции? По мнению богослова Тадеуша Жулавского, "неоднократные тесты и биохимические анализы подтверждают, что на свете нет более благоприятного места для стимуляции выработки гормонов". Со своей стороны профессор, психоаналитик Исаак Абрахамович возражает ему:

Перманентное состояние романтического возбуждения, постоянное эротическое влечение, вызываемое Венецией у приезжих, ведет к парадоксальному эффекту ослабления сексуального импульса. Да, вы все время испытываете горячее, но при этом сдержанное желание, без неожиданных скачков и всплесков. Сексуальный импульс передается каждой клеточке индивидуума, растворяется во всех членах, чутко воспринимает тайные душевные порывы. Эрос расплывается как жирное пятно по всему организму человека, начиная с генитального аппарата. Таким образом, безусловно, увеличивается его охват, но и неоспоримо уменьшается его интенсивность.

Чемпион мира 1998 года по бодибилдингу Оскар Крикштейн заявил в одном из недавних интервью:

Это странно, это — как если бы мое тело безостановочно, в умеренном ритме, занималось с Венецией легкой любовной гимнастикой (a soft love gym with Venice) от рассвета до заката, от кончиков волос до пальцев ног. Честное слово, приезжая сюда, я занимаюсь любовью с Венецией! Я бессознательно вступаю с этим городом в сексуальные отношения (I have sex with this city). Под вечер у меня пропадает желание все разгромить, это невероятно! В любой другой части света, каждый раз, когда я захожу в спортзал, я разношу его на куски. А здесь мне спокойнее. Венеция меня усмиряет.

Стихи поэтессы Костанцы Фенегони Варотти еще красноречивее:

Этой ночью я выйду, завывая,

Пройду на ощупь, брызжа слюной по калле,

Чтобы пожрать вас своими лобзаниями,

Юноши со стрижкой под ноль,

Раздувающие щедрые штаны.

Я пробегу вприпрыжку-вприскочку

По Мосту моих вздохов,

Запыхавшись и высунув язык,

Обезвоженная от желания.

Я распахну все поры на коже,

Сверкну тысячей мелких клычков

Под этой упыристой луной.

Я вонжусь в ваши голые черепа,

Чтобы погасить томимый жаждой жар

Моих потаенных уст.

Я припаду к вашим телам,

Словно к ларькам с прохладительными напитками.

Во что же выливаются эти благие намерения? Узнаем об этом из последней строфы того же стихотворения:

Но я остаюсь здесь и думаю о вас,

Юноши с безжалостными черепами.

Я опускаю в горькую чашу искусственную челюсть.

"Спокойной ночи, милая соратница

По тысячам страстных баталий".

Я забываюсь сладким сном,

О, мои безжалостно обнаженные юноши,

Созерцая вас,

Совращая вас,

Сочиняя вас.

Физик-атомщик Гари Флетчер в главе "Я и женщины" своей автобиографии описывает любопытный эпизод: