Две старые старушки - Тоон Теллеген Страница 5

Их одолевали усталость и головокружение. И порой, когда все вокруг казалось расплывчатым и неверным, они устремлялись друг к другу в объятия, но, не оценив расстояния, валились на пол, как кули с мукой.

Однажды они упали так сильно, что не смогли подняться.

— Может, хоть теперь мы любим друг друга достаточно, — с трудом произнесла одна старушка. — Ох, хотела бы я верить!

— Я тоже, — всхлипнула другая старушка. — Но ведь это же все равно не так.

Медленно, очень медленно дотянулись они друг до друга и, не в силах сдерживаться, принялись целоваться с еще большей страстью, чем когда-либо. В глазах у них потемнело. Они не могли выговорить ни слова. Но они знали, что этого все равно недостаточно. Хотя это, наверно, было неважно.

Наступил вечер, а они все лежали в отчаянии.

ДВЕ СТАРУШКИ жили на чердаке в центре города, две маленькие скрюченные старушки.

Иногда одна из них трясущейся рукой наносила на губы мазочек помады, припудривала щеки и запинающимся голосом произносила, уставясь в пол перед собой:

— Может, поцелуешь меня разок?

Вторая подходила поближе, но не осмеливалась взглянуть на губы в красной помаде и на розовые напудренные щеки и бормотала:

— Ну давай.

И целовала, но по большей части промахивалась и клевала в щеку или даже в ухо.

А временами другая, натянув коротенькую юбчонку и подбоченившись, прикрывала глаза и говорила:

— Если бы ты сейчас могла обнять меня и подумать, только подумать: «Я люблю тебя…»

И первая бормотала:

— Ладно.

И дрожащими пальцами вцеплялась в плечи другой старушки.

По большей части это случалось с ними днем, когда лучи полуденного солнца проникали в оконце на крыше, и на их чердаке становилось тепло.

Они никогда толком не знали, как полагается заканчивать подобный поцелуй, и обычно говорили: «Спасибо тебе» или «Это было очень любезно с твоей стороны», и расходились по разные стороны стола.

И пока они так сидели, наступал вечер, и они не произносили ни слова, лишь тогда в полной мере ощущая, насколько сильно они любят друг друга. «Очень, — думали они. — Очень».

Они могли бы сказать друг другу об этом. Но им казалось, что о таких вещах лучше молчать и смаковать переживаемые ощущения в тишине. Смаковать переживаемые ощущения — вот что они находили самой восхитительной вещью на свете.

ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом старом доме на краю города.

Прямо над ними жил жалкий-прежалкий старичок, помешавшийся от одиночества. У него был толстый затылок и маленькие глазки с красными, вывернутыми наружу веками.

Иногда он стучался в комнату к старушкам, и они вместе пили чай.

В один прекрасный день старичок сказал, напряженно уставившись в свою чашку:

— А знаете, со мной за всю мою жизнь ни разу ничего такого не приключилось.

— Ну да, и с нами тоже, — поддержали старушки, — тоже никогда ничего такого.

— Да нет, — сказал старичок, — я вовсе не это имею в виду.

— Ах вот как, — сказала одна старушка.

Старичок посмотрел в пол, провел руками по волосам и, запинаясь, выговорил:

— Я вот о чем. Я бы очень не прочь разок это самое…

— Это самое? — переспросила удивленно вторая старушка.

— Ну да, — сказал старичок.

— А что «это самое»?

— Ну это… с вами.

— С нами?

— Ну да, очень бы я был не прочь с вами это самое разок, ну, потрогать у вас кое-что, ну, в общем, вы понимаете, о чем я…

— Да, — сказали старушки. — Понятно.

Воцарилось молчание. Атмосфера накалялась.

Затем одна из старушек сказала:

— Нет, мы не хотим, нельзя.

Старик вскочил и крикнул:

— Ну что вы как дети, в самом-то деле! Ну просто как дети, и все тут!

И не успели старушки ничего сказать, как он, хлопнув дверью, выскочил из комнаты.

Старушки остались сидеть подавленные.

— Ну, это же ничего, что я так сказала? — спросила одна.

— Да нет, — сказала другая старушка. — Я вот как раз об этом и думаю.

Был полдень. Комнату заливало солнце.

Через некоторое время старушек начали одолевать сомнения. Они думали о том, как одинок этот старик, о том, что он, возможно, теперь бесконечно огорчен.

— У нас-то с тобой есть мы с тобой, — сказали они. Они подумали о том, что жизнь старика, вероятно, была сущим адом, что в нем бушевали инфернальные страсти, что ни один луч света не проникал в его душу — вполне вероятно.

Часом позже они взобрались по лестнице и постучались в дверь его мансарды.

— Кто там? — спросил он.

— Это мы, — сказали они. — Можно зайти?

— Нельзя.

— Вам можно… это самое.

— Нет, я больше не хочу.

— Ну… за коленку.

— Нет!

— Под юбки — хоть до каких пор…

— Нет! Убирайтесь! Прочь!

Они вернулись к себе.

Было уже за полдень. Солнце зашло, окрасив крыши красным. За окном возились стайки воробьев, слышался шум автомобилей, самолетов.

Они понуро взглянули друг на друга. Он бы мог проделать с нами все, подумали они. Все, что угодно.

Слышно было, как он топает ногами, хлопает дверьми.

ДВЕ СТАРУШКИ жили в комнатах с красными плюшевыми креслами, тяжелыми гардинами.

Они любили друг друга и за многие годы привыкли думать, что счастливы.

По ночам они осторожно целовались, гладили друг друга по увядшим плечам.

Но вот мало-помалу одна из старушек начала ощущать себя несчастной. Она и сама не знала, когда возникло это чувство и почему. Это было, как если бы она скользила с невысокой горки. Но катилась при этом она одна.

Как-то раз она сказала другой старушке:

— Не надо бы тебе меня больше любить.

Это заявление было такой неожиданностью для второй старушки, что она упала и больно ушибла спину.

— Больше не любить тебя? — сказала она. — Что же мне тогда делать?

— Презирать меня, — сказала первая старушка.

Вторая старушка не смогла ничего на это ответить из-за перехватившего горло тяжелого чувства горечи, прежде ей незнакомого.