Книга для… - Марат Немешев Страница 5

– Они нам первые забьют. С пеналя. А потом в перерыве Олежка всем по рогам надает, во втором разгромим, – то ли не согласился со мной, то ли полностью поддержал кто-то.

– Пора идти уже, пока все кордоны пройдем, – чей то наиболее трезвый голос пытался вернуть нас в реальность. Идти никуда не хотелось. Я жевал травинку и смотрел в небо, потом, внутренне согласившись с последней мыслью, резко поднялся и перевел взгляд на развалившуюся гвардию. Невнятно произнес: «Подъем» и сразу же присел. Не нужно было так резко вставать. Немного пошатывало и перед глазами, перекрывая друг друга, росли и лопались красные круги и кольца. На газетке были разложены бутерброды и несколько открытых бутылок пива, водки уже не было.

Во главе скатерти-самобранке стояла трехлитровая банка соленых томатов. Как могла прийти в голову совершенно трезвому на момент выхода из дома Диме идея захватить с собой сей ценный груз, я не знаю. Но довольны были все. Банку мы расконсервировали еще в вагоне поезда. Сейчас на самом дне, в гуще укропа и среди зубков чеснока, как елочные шарики среди хвои, виднелись бока трех или четырех последних помидоров. Они выглядели очень аппетитно, но желания их съесть никто не выказывал. Допили пиво, доели бутерброды, собрали весь мусор в пакет, который я деловито спрятал в свой рюкзак, чтобы потом торжественно вручить при обыске милиционерам из оцепления.

– Пора уже топать, – прозвучал мой голос.

– А с помидорами что делать?

– А с помидорами, – я обвел взглядом скверик, рядом с которым мы сидели: ни урны, ни мусорного бака рядом не было, – а помидоры давайте закопаем, на обратном пути заберем.

Это сейчас идея кажется идиотской, а тогда наша подогретая водкой игривость мыслей приняла ее на-ура. Закапывать банку с помидорами – пожалуй, последняя стадия торжества духовного над материальным, возвращение долга перед землей в сосуде из расплавленного песка, закупоренного пластмассовой крышкой. Скрывающийся за верхним краем стадиона, уже краснеющий солнечный диск; погребение его наземных сородичей в тесной банке; опять плывущие перед глазами, вызванные пристальным взглядом на яркий свет алые круги.

После матча мои товарищи заторопились на вокзал, а мне расхотелось уезжать из Киева в этот вечер. Унылая ничья с многообразием нереализованных моментов, легкий дождь, начавшийся за полчаса до окончания матча, непринятый вызов на мобильный где-то в другом городе. На площади перед стадионом было душно и тошно. Поток болельщиков, вываливающихся из секторов, превращался в толпу. Люди бросали под ноги скомканные листы с текстом национального гимна, выкрашенные в цвета флага. Тысячи ног ежесекундно топтали то, от чего еще два часа назад по коже бежали мурашки и на глазах выступали слезы. Неужели относительная неудача в матче с фаворитами группы заставила всех резко сменить гордость на презрение, славу на стыд, похвалу на оскорбления? Почему мои друзья, опуская глаза, вынимают из кармана смятые двухцветные листки и, тоже поддавшись всеобщему настроению, разжимают пальцы, и бумажные листья мягко падают на асфальт? И сам я, бесцельно пиная перед собой пустую пластиковую бутылку, замечаю, что их поступок вызывает у меня непонимание, но не отторжение или возмущение. Они уехали, я остался.

Какое-то взаимодействие памяти, логики и фантазии вывело план на вечер. Я поехал в уже знакомый мне (хотя был там всего один раз) японский ресторанчик. На душе скребли кошки, а внутри все звенело еще сильнее, чем тогда, когда я ужинал там впервые, постигая неизвестный мне доселе вид пытки – вассаби.

Меня провели к свободному столику и оставили наедине с меню. Я уставился в страницы, которые больше напоминали комикс на тему подводного царства. Когда я оторвал взгляд от «веселых картинок», то увидел широкую улыбку японца – фаната Шевченко. Он радостно махал руками, что-то громко кричал и показывал на меня сидевшему рядом с ним хмурому самураю с выбритой головой. Я пересел к ним. Японец что-то весело щебетал на смеси русского, английского, итальянского и японского. Языковой коктейль сродни чашке зеленого чая с привкусом бергамота и вкраплениями черного и красного. Незнакомый японец тыкал палочкой (не из тех, что лежали на деревянной дощечке) в яркий экран какого-то устройства.

Меня удивило, что они ели салат ложками, напоминающими те, которыми я дома ем суп. Пили чай, не церемонясь, то есть, не особо вдаваясь в тонкость чайной церемонии. Да и вообще в их поведении видна была какая-то небрежность и никакого пиетета перед правилами, которые, как мне объясняли, были очень важны в японских церемониях. Я уже перестал слушать его восторженный рассказ об игре Шевченко в недавно закончившемся матче и перебил его. Возможно, даже довольно резко. Я спросил, почему настоящие японцы в японском ресторане ведут себя не так, как мы привыкли о них слышать. Никакого самосозерцания и правильного приема пищи.

Знакомый японец хитро улыбнулся и попытался мне все объяснить.

– Я родирся в Осаке. А в Итарии уже десять рет. Но свой бизнес я дераю как японец. Я увазаю всех компаньонов. Я настоясий японец. Вне этих стен. Но здесь я отдыхаю. Тут на входе стоят корейские юноси. На стенах китайские иерогрифи. И писся. Это зэ не сусси. Это просто… Просто дохрая риба. Здесь оцень маро Японии. На урице намного борьсе Японии цем здесь.

– Вы считаете, что здесь нет Японии? Так что же здесь? Украина? – последние слова я произнес с придыханием. У меня перед глазами вновь возник кадр – тысячи людей топчущих цвета своего флага.

– Не знаю. Я не знаю, какая Украина. Но здесь просто дерают…как вы говорите. Дерают бабки. Бизнес. Вот и мой друг сецяс дерает бизнес. Здесь никто не думает про Японию. Хотя подоздите. Здесь тозе есть Япония. Сейцяс я вам ее показу.

Он полез в сумку, долго там что-то искал. Наконец положил на стол футбольный журнал, ткнул желтым пальцем в синее восходящее Солнце.

– Вот Япония. Вы сами ее нарисовари. Я видер ваши граза. Вы рисовари Японию. Мою Родину. Вы думари о ней.

Я смотрел на улыбающегося японца, на его приятеля. И мне очень сильно… ОЧЕНЬ сильно захотелось подарить им и свою Родину. Показать ее. Думал я недолго.

– Вы любите соленые помидоры? Пойдемте, здесь недалеко…

Четвертый и пятый я почти и не заметил. Раза три уже выходил в туалет, где долго рассматривал в зеркале свое лицо на предмет выявления признаков вырождения личности. Но ничего особенного, кроме багрового цвета кожи и каких-то чужих глаз, в своей внешности не нашел. Глаза были наполовину растерянные, наполовину воодушевленные. Ну, и еще на треть игривые. Знаю, что в сумме это не составляет единицу, но и в зеркале отражалось не два глаза, а… Больше двух, но меньше трех.

А еще я включал холодную воду и просто держал руки под струей. Смотрел, значит, на эти два с половиной глаза, разбивал пальцами поток холодной воды и иногда прикусывал нижнюю губу. Зачем? Сейчас уже и не вспомню. Возможно, выбирал самое страдальческое из всех страдальческих выражений лица. Представлял, как буду сидеть за своим столом, закусив губу, чуть прищурив все глаза, медленно пить пиво. И все прекрасные девушки мигом сообразят, какая трагедия разыгрывается в моей душе, и моментально отреагируют. Как отреагируют, я еще не знал, но обязательно очень жизнеутверждающе и пылко. Очень. А может, я закусывал губу, чтобы проверить, как повлияло выпитое пиво на порог моей болевой чувствительности. Это очень важное сведение о состоянии организма в период употребления алкоголя. Или пытался прокусить губу, чтобы из меня вытекло немного крови – тем самым, уменьшив артериальное давление, потому что здоровье в последнее время меня не радовало.