Четвертый круг - Зоран Живкович Страница 5

Хотя время для программы, не обладавшей сознанием прошлого, ничего не значило, она неусыпно следила за радиошепотом, доносящимся с расстояния в одиннадцать с половиной световых лет, уже очень долго, даже по меркам больших галактических орбитальных хронометров. Сравнение принятых сигналов с указанной матрицей в течение огромного количества времени не шло далее второго знака. Эти случайные совпадения программа отметала столь же равнодушно, как отвергла бы и совпадение до предпоследнего из заданных 3 418 801 знаков числа π. То, чего она ожидала с космическим терпением, было точным, полным соответствием матрице.

А когда однажды это наконец случится — в чем не было никакого сомнения, — программа межзвездного «прислушивания» не испытает ни облегчения, ни восторга. Совершенно равнодушно, как в течение целого ряда эонов ожидания, проект соскользнет в петлю, которая активизирует новый программный блок. Что случится затем — прикажет ли этот новый блок программе законсервироваться и выключиться, поскольку основная цель, для которой она была создана, достигнута, или же переключит на выполнение нового задания, дальновидно предусмотренного ее исчезнувшими творцами, — об этом программа ничего не знала. Однако это незнание ее не беспокоило. Неспособная на какие-либо чувства, начиная от радости и любопытства и кончая страхом, программа не страшилась неизвестности, которую несло будущее.

Какая любовь в Шринавасе жила дольше — к религии или к компьютерам — было неясно.

Сам он их не отделял друг от друга, они были для него лишь двумя проявлениями одной и той же веры. Одно невозможно без другого, утверждал он. Как я могу создавать новые электронные миры в небытии по ту сторону экрана без глубокого понимания Бога? Без оглядки на Его пример? Дело было не в добре и зле. Его Бог стоял по ту сторону этих второстепенных свойств. Главным было совершенство. Погружение в бездны компьютерного программирования представляло собой новый, еще нехоженый путь к постижению этого совершенства.

Тех, кто знал Шринавасу поверхностно, весьма изумило его быстрое решение оставить большой университетский центр, где его ждала блестящая карьера в компьютерном отделе, который уже десятилетиями снабжал крупные фирмы Востока самыми лучшими мозгами. Мозги эти баснословно дорого стоили, однако затраты, как правило, с лихвой окупались. Мир уже во многом превратился в единый мегакомпьютер.

Те же немногие, кто с Шринавасой был более близок, изумлялись только тому, что свое решение он не принял ранее. В ранние студенческие годы его страстная увлеченность буддизмом вызывала удивление, а порой и насмешки окружающих, но впоследствии, с ростом уважения к его компьютерному таланту, который многие приравнивали к волшебству, стала восприниматься как часть необычной личности Шринавасы, причем существенная, если не самая важная часть.

Эта приверженность Шринавасы буддизму, как и следовало ожидать, имела мало внешних признаков; она выражалась прежде всего в его замкнутости, склонности к самоуглублению, стремлению к одиночеству и порой болезненной сосредоточенности. Однако из своих медитационных путешествий Шринаваса возвращался не только с плодами веры, но столь же часто, если не чаще, приносил и принципиально новые взгляды на программирование, и это снискало ему славу первого буддиста-практика, по поводу чего он лишь пожимал плечами.

Самодостаточность Шринавасы оставляла немного возможностей для близких отношений с окружавшими его людьми. Никто не мог похвастаться дружбой с ним, хотя многие старались с ним сблизиться; кого-то привлекали особенности его характера, кого-то толкало к нему тщеславное желание быть замеченным в его обществе. О связях Шринавасы с девушками ничего не было известно, но это не вызывало больших подозрений в мире, который во многом отбросил предрассудки по поводу иных форм любви.

Правда, были студентки, которые утверждали, что взгляд Шринавасы задерживался на них дольше, чем просто случайный; некоторые даже, из спортивного интереса или желая что-то доказать, пытались его соблазнить, но вскоре бросали, разочарованные даже не какой-то рассчитанной холодностью (против этого были средства), а полным его незнанием правил этой древнейшей игры. «Будто компьютер совращаю!» — подвела итог общим усилиям одна из девушек.

Точно так же потерпел фиаско и один представитель «мужской» части преподавательского состава, истолковавший равнодушие Шринавасы к девушкам как сигнал к действию. В отличие от студенток, которые перенесли неудачу стоически, он свое поражение воспринял очень тяжело. Одно время он направо и налево хвастался успехом, в который никто не верил, не только из-за его вечной похвальбы своими победами, но и потому, что сам факт казался слишком невероятным. Представить, что Шринаваса вступил в такую связь, было просто немыслимо. Несостоявшийся соблазнитель впал затем в глубокую депрессию, от которой избавился только когда предмет его страсти исчез из университетского круга, а сам он нашел утешение в возобновлении одной старой связи.

И все же нельзя сказать, что у Шринавасы совсем не было эмоциональных контактов с внешним миром. Когда он собрался отправиться в маленькое буддистское святилище в сердце джунглей, перед ним встала проблема, которая требовала разрешения. Их можно было взять с собой или оставить здесь. Две маленькие черепахи, полученные им еще мальчиком в качестве приза за победу в каком-то пустяковом соревновании по компьютерным играм, стали теперь тяжелым бременем.

Выиграть было легко — программы писались любителями, намного больше которых он знал уже тогда, — однако если б Шринаваса догадывался, что будет призом, он с радостью согласился бы на второе место. Сначала он не знал, что с ними делать, но потом понемногу привык к медленному ритму их простой жизни, несложным обязанностям, которые они на него налагали, и их незаметному присутствию. А отвыкнуть для него всегда было тяжелее, чем привыкнуть. Шринавасу не задевало, что черепахи его не узнавали и одинаково реагировали как на него, так и на любого из редких гостей, приходивших к нему и иногда забавлявшихся с ними.

Хоть и односторонняя, связь с черепахами стала для него важной, как своеобразная компенсация отсутствия близости с людьми. И именно ответственность, которую Шринаваса ощущал по отношению к ним, в конечном счете перевесила. Взяв черепах с собой, он должен был и дальше держать их в маленьком стеклянном домике, ибо очутившись в джунглях вне его, они стали бы легкой добычей многочисленных хищников. Он никак не мог отогнать мысль об их неизбежной и медленной агонии в этом безопасном убежище в случае, если с ним что-то произойдет. Странно, но возможность собственной смерти беспокоила Шринавасу намного меньше, чем возможность гибели от голода и жажды черепах, запертых в стеклянном сосуде.

Итак, Шринаваса отвез их в зоомагазин в ближайшем городе и подарил хозяину. Черепахи перемену места жительства приняли равнодушно, как принимали и все остальное. Когда он выходил из магазина, буддист в нем завидовал их беспредельному равнодушию к внешнему миру, тогда как другая часть его личности на миг пожалела о симпатии, не разделенной даже в момент расставания.