Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни Страница 5

Тут тетушка Налини снова театрально вздохнула и продолжила:

— С тех пор фигура у меня так и не восстановилась. Но Анджу, видимо, не очень понравилось лежать на моем животе, она вдруг громко заплакала, и в эту минуту у меня началась такая сильная схватка, что мне показалось, будто мой позвоночник раскололся надвое. А потом акушерка протянула мне Судху со словами: «Еще одна девочка».

— Вот именно поэтому Анджу — моя сестра-близнец, как вы не понимаете? — ответила Судха — так, как будто она говорила не только для тетушки Сариты, но и для своей матери. — Она помогла мне появиться на свет.

Сказав это, сестра, моя милая, тихая Судха, обняла меня, лучезарно улыбнувшись. Ни Сарите, ни Налини нечего было ей возразить. Вряд ли мне удалось бы дать более достойный ответ.

Я даже составила список причин, почему не могла ненавидеть Судху.

Моя кузина была самой красивой из всех, кого я знала. Она была похожа на принцессу из сказок, которые нам рассказывала Пиши: ее кожа, теплого коричневого оттенка, напоминала миндальное молоко; волосы, мягкие, как дождевые облака, струились по спине, а всего нежней были ее глаза.

Она была единственным человеком, способным успокоить меня, когда я бывала зла на весь мир. Стоило ей просто взять мою руку — и это освежало, как глоток чистой, холодной воды в жаркий день.

Она верила так, как я никогда не поверю, в волшебство, злых духов и богов и в то, что желание, загаданное, когда падает звезда, обязательно исполнится.

Она была лучшей сказочницей, даже лучше, чем Пиши. Судха могла рассказать любую старую сказку со злыми королевами, прекрасными принцессами, говорящими чудовищами совершенно по-новому, сделав нас ее главными героинями.

Я помогла ей появиться на свет и должна была сделать все, чтобы она была счастлива.

Когда я спрашивала Пиши о дне смерти наших отцов, Анджу всегда злилась. Говорила: «Почему ты не можешь забыть об этом?» Почему просто не оставить всё как есть? Да и вообще — что можно узнать о настолько безрассудных мужчинах, которые, вместо того, чтобы оставаться дома, где они были в безопасности, отправились на поиски каких-то дурацких приключений.

Я признавала, что она в чем-то права. А иногда и наши мамы были согласны с ней. Моя мать была уверена, что разговоры о том дне могут принести несчастье, а Гури-ма говорила, что нам лучше думать о чем-то хорошем. Даже Пиши, которая всегда с таким удовольствием рассказывала нам о прошлом, с неохотой сказав пару слов о каких-нибудь незначительных деталях, тут же меняла тему.

Я верила Пиши и потому знала, что у нее есть причины ничего нам не рассказывать. Но я не могла ничего с собой поделать: я очень часто думала о том дне двенадцать лет назад — дне, когда умер мой отец и родилась я. Возможно, тогда наши души встретились в пути: его душа поднималась на небо, а моя спускалась на землю. Особенно часто я стала думать об этом сейчас, когда наше с Анджу детство кончалось, и мы должны были стать женщинами. А как мы могли открыть новую страницу нашей жизни, если не знали своего прошлого?

Я хотела знать о тех событиях и их причинах — не только ради себя, но и ради мамы. Может быть, тогда я пойму, откуда в ее сердце столько горечи, почему она так редко бывает мной довольна и так часто наказывает меня. Может быть, тогда я смогу быть лучшей дочерью для нее.

И вот одним воскресным утром, когда Анджу увлеклась чтением какого-то нового американского романа из нашего книжного магазина, я решила поговорить с Пиши. Я нашла ее на террасе, где она выставляла для сушки подносы с дольками манго, обсыпанными солью. Пиши отлично делала соленья и знала об этом. Вернувшись в дом своего отца, она гордо заявила, что никогда на столе дома Чаттерджи не было и не будет солений из магазина. Через три дня, когда тонко нарезанные кусочки манго высохнут на солнце, она смешает их с горчичным маслом и порошком перца чили, разложит в пузатые банки и плотно закроет крышками. А потом весь год мы будем лакомиться соленым манго.

А пока ей приходилось охранять фрукты от чернолицых обезьян, которые как по волшебству появлялись рядом с жилищами людей, когда хозяйки делали заготовки. Хотя обычно эти зверьки очень редко встречались в самом центре Калькутты. Анджу считала, что они сбежали из зоопарка, но Рамдин-муди, владелец бакалейной лавки на углу, говорил, что они являются потомками бога Ханумана [15], длиннохвостая фигурка которого висела в магазина Рамдина-муди прямо над жестянками с аттой [16]и маслом.

У Пиши был недовольный вид: все ее знакомые шли после обеда на большой киртан [17]в соседний храм, где паломники, пришедшие из самой Навадвипы [18]будут петь и играть на барабанах дхолак. Киртаны были одним из немногих удовольствий, которые, как считала Пиши, может себе позволить вдова. Но никто кроме нее не смог бы правильно высушить манго. Она не доверяла это дело прислуге, ведь известно — если к фруктам прикоснется женщина, которая не помылась, или провела накануне ночь с мужчиной, или у которой идут месячные, кусочки манго покроются плесенью.

Я сказала Пиши, что могу присмотреть за манго, пока она будет в храме. Пообещала, что буду очень аккуратна и внимательна, переверну их, когда следует, чтобы они равномерно просушились с обеих сторон. Но взамен я хотела, чтобы она рассказала мне о том, что не давало мне покоя. Пиши сразу догадалась, что за историю я хочу услышать. Она помрачнела, неодобрительно посмотрела на меня и сказала, чтобы я шла к себе. Неужели я видела в ее взгляде опасение? Но в ее голосе чувствовалось некое колебание, и это придало мне храбрости.

— Ну почему ты не хочешь рассказать мне? Я имею право знать о моем отце. Разве ты сама нам не говорила, что мы никогда не поймем, кто мы, до тех пор, пока не будем знать своего прошлого?

Пиши молчала, уставившись куда-то мимо меня, в небо. И, наконец, ответила:

— В истории, которую ты так хочешь знать, есть тайна, которую знаю только я. Иногда мне кажется, что твоя тетя Гури о чем-то догадывается, но она умная женщина и знает, что есть время для поиска ответов, а есть время, когда надо оставить всё как есть.

Ты ведь знаешь, я всегда была уверена в том, как важно, чтобы ты и Анджу знали свое прошлое. Но эта тайна ужасна, и мне не хочется обременять вас этим знанием. Я боюсь, что ваше детство тут же закончится, а ваша любовь, которой вы так дорожите, будет разрушена. Я боюсь, что вы возненавидите меня.