Глазами Лолиты - Нина Воронель Страница 5

И отважно взбежала по ступенькам знакомиться с Йоси, который вроде бы был в таком состоянии, что на женские ножки уже не заглядывался. Йоси поднялся ей навстречу, совсем не изможденный болезнью, а подтянутый, высокий, среброкудрый, очень элегантный даже в домашней бархатной куртке. И такому нет дела до ножек? Нет уж, простите!

Йоси протянул ей руку:

«А убирать ты умеешь?»

«Они что, сговорились?» — хихикнул внутренний голос Габи, но тут же осекся — по бледной руке под вздернутым бархатным рукавом среди синих шнуров вздувшихся вен струился многозначный освенцимский номер. Пока она приводила в порядок свои взбаламученные этим номером чувства, инициативу перехватила Белла:

«Не волнуйся, ее Тамара всему научит!».

«Ну, раз ты довольна, я спорить не стану, — Йоси опустился в кресло, рядом с которым Габи заметила кофейный столик, сплошь уставленный лекарственными пузырьками. — Я бы только попросил девушку произнести пару слов, чтобы я услышал ее голос».

Габи растерялась — хоть она и привыкла к ивритскому уравнительному местоимению «ты», к этому человеку она предпочла бы обращаться на «вы», которого в языке ее новой родины никто не предусмотрел. Ох, уж этот проклятый еврейский демократизм! Она с трудом выдавила из себя:

«Значит, ты был в Освенциме?»

«Ты говоришь, она из России? — удивился Йоси. — А где же акцент?».

«Понимаешь, я актриса…» — начала было Габи, но Белла поспешно перебила. Похоже, она слегка побаивалась своего Йоси.

«Она актриса и преподает в Цвийкиной школе постановку голоса…»

«Ясно, значит, убирать она все же не умеет», — заключил Йоси, но глаза его смеялись, и Габи поняла, что все в порядке.

«Так я спущусь вниз, к Тамаре, чтобы она поучила меня убирать», — крикнула она уже на бегу, пулей вылетая из комнаты, пока они не передумали.

Тамара тут же приступила к обучению. Поначалу она сосредоточилась не столько на посвящении Габи в таинства уборки, сколько на введении ее в семейный уклад «Виллы Маргарита». Йоси был и впрямь тяжело болен, — болезнь его Тамара называть не стала, но по поджатым ее губам и скорбному выражению глаз нетрудно было догадаться, чем, — однако продолжал работать, потому что он был главным редактором одного из главных телеканалов.

Однако богатство семьи происходило не только от Йоси с его телеканалом, каждые пятнадцать минут бодро переходящим на рекламу. Главным источником богатства был умный еврей, покойный отец Беллы. Еще до создания государства он, скупив за бесценок несколько тель-авивских кварталов, заложил основы неоглядного квартирного фонда, приносящего сегодня солидный доход, которого хватает не только на хлеб, но и на масло к хлебу. На заработанные в начале пути деньги папа заказал знаменитому итальянскому архитектору проект этого семейного дворца. Пока дворец строили, папина жена Маргарита, мама Беллы, заболела и умерла. И в память о ней дворец назвали «Вилла Маргарита».

Спустя пару часов, условившись явиться ровно через неделю, Габи бежала вниз по зеленому ковру газона с острой головной болью и с острой занозой в сердце — к каким новым берегам несет ее непредсказуемая судьба? Кроме того, осталась небольшая нерешенная проблема — срок Зойкиного требования исчезнуть бесследно истекал через четыре дня, и никак не придумывалось, куда пристроиться на оставшиеся дни или хотя бы ночи.

Сидя в автобусе, Габи в который раз перебрала всех друзей и подружек, чтобы снова убедиться, что ни к кому не сунешься, даже на три дня. Лилька и Эмма завели себе дружков, к которым не подпускали Габи даже на пушечный выстрел, не то что в соседнюю койку; Андрюшка-фотограф тут же предложил бы ей жить у него сколько угодно, но истолковал бы ее согласие неправильно, а сопротивляться его натиску у нее не было сил. Оставались две-три супружеские пары, с которыми Дунский успел перессориться в период черной депрессии, — можно было, конечно, попроситься к кому-нибудь из них, чтобы совместно смачно его ругать, но этого Габи тоже не хотелось.

И тут она вспомнила про Инну-арфистку. Она совсем о ней забыла, вернее, усилием воли выбросила ее из памяти с тех пор, как Инна объявила ей войну. Объявила ни за что, ни про что, просто в отместку за ее мнимые успехи — она, Инна, осталась у разбитого корыта, тогда как у Габи были муж и интеллигентная работа. Что муж был Дунский, а работа почасовая, Инне было неважно, ей все равно было хуже, вся ее жизнь была непруха-невезуха.

Ее пригласили было в Симфонический Оркестр Филармонии, но из-за проклятой невезухи она накануне первой репетиции поскользнулась на гладкой плитке в собственной ванной и сломала правую руку в двух местах. Рука заживала медленно, почти полгода, за это время в оркестр взяли другую арфистку, а скотина-муж нашел себе другую женщину, не столько краше и моложе Инны, сколько гораздо обеспеченней — с работой, квартирой и машиной. И осталась Инна одна со строптивой дочкой Светкой, что тоже ставилось Габи в упрек, поскольку та из эгоизма детей не завела, чтобы облегчить себе жизнь.

«Так что нам теперь не по пути. Ты иди, радуйся жизни, а я останусь в этой дыре — имелась в виду ее съемная квартира в неуютном районе, — тосковать и плакать», — заключила Инна и разорвала их дружбу, начавшуюся еще в первом классе и всю дорогу напоминавшую бег с препятствиями.

Что ж, сегодня можно попробовать напроситься к Инне в гости, сегодня у Габи есть шанс на прощение, ведь они почти сравнялись, — у нее тоже ни мужа, ни работы, а отсутствие детей вполне компенсируется отсутствием жилья.

И выскочив из кондиционированного автобуса на раскаленную сковородку тель-авивского асфальта, Габи помчалась к телефонной будке, поскольку пользоваться домашним телефоном Зойка запретила ей строго-настрого. Гриша, объяснила она, всегда тщательно проверяет распечатку телефонной компании.

«Господи, как ты с ним живешь?», — не удержалась Габи и тут же испугалась, что не получит от Зойки ключи. Но Зойка только засмеялась и ловко отпарировала:

«Надеюсь, ты не станешь меня уверять, что Дунский лучше?»

Инна бы в этом месте сказала: «Все они хороши!» и, возможно, была бы права, подумала Габи, набирая Иннин номер. Первое что она услышала, едва произнеся «Алло!», был радостный вскрик, почти всхлип: «Габи! Тебя сам Бог мне послал!»

«Похоже, Бог решил сделать меня своей посыльной — ты уже не первая, к кому он меня сегодня послал. Неплохо было бы, если бы он мне за это хоть немного платил».

Инна не стала задерживаться на отношениях Габи с Богом, ее больше интересовали ее отношения с Дунским:

«Это правда, что Дунский от тебя сбежал? — полюбопытствовала она, будто не было этих двух лет отчуждения и неприязни. Похоже, лишившись Дунского, Габи опять годилась ей в подруги. — Приезжай ко мне немедленно, есть срочное дело».

«А если бы я не позвонила?».

«Если бы да кабы! История не знает сослагательного наклонения. Надеюсь, у тебя есть проездной?».

Как это было похоже на Инну — из всех жизненных проблем она выбрала автобусный билет, который у Габи, конечно, был. И она поехала к Инне в ее трущобный район, где все женщины выглядели как проститутки, а мужчины как сутенеры. Что отчасти и соответствовало их положению в обществе.