История моей жены. Записки капитана Штэрра - Милан Фюшт Страница 5

— Ну а теперь должно установиться равновесие; нагромождения сложностей, враз устыдясь, рассеются, как дым. И что бы вы думали, сударь? Все именно так и произошло, воцарилась toda armonia, то бишь совершеннейшая гармония. Теперь в одном доме живут пятеро: обе фрау Кох, молодой авиатор, любовник второй фрау Кох, красотки Ханны, мальчик Уриэль и сам господин Кох, переселившийся из Берлина. Все они варятся в этом соку, что, похоже, не умаляет их счастья.

Рассказ этот — всего лишь вступление, поскольку с настоящего момента к событиям подключается моя будущая супруга.

На сей счет также ходило немало слухов — ведь остров был поистине рассадником сплетен, — и вот что мне удалось узнать от моего хозяина и из прочих пересудов. Будущая жена моя в ту пору не удостаивала вниманием обходительного синьора Ридольфи, потому как единственно стоящим объектом своих симпатий сочла молодого авиатора по имени Эуген Хорнман. Как только парочка эта — Ханна и Хорнман — прибыла сюда, будущая супруга моя окончательно утратила самообладание. Уж очень приглянулся ей авиатор. Впрочем, ее можно понять: молодая преподавательница языка, попавшая в чужую среду, она, естественно, обрадовалась возможности хоть с кем-то поболтать по-французски. А Эуген Хорнман блестяще владел несколькими языками. Правда, поговаривали, будто бы все свои языковые познания, а в особенности безукоризненный французский, равно как и авиаторское искусство этот субъект использовал для разного рода сомнительных услуг (а может, и просто шпионил) в пользу Германии. И хотя подобные слухи, очевидно, пришлись не по душе моей будущей супруге, она не лишила Хорнмана своего расположения, и, по-моему, поступила вполне здраво. Будешь носом крутить — мало чего добьешься. Надобно уметь отличать самое важное для себя от менее существенного. Я, например, покуда не растерял здоровье, мог съесть масляную лепешку, хоть упади она на палубу. Вообразите себе: стоишь на вахте, под жарким солнцем, кок приносит вкусную выпечку, чтобы скрасить завтрак, я успеваю даже отведать кусочек, когда лепешка вдруг выскальзывает из пальцев… И тогда я попросту подбираю ее с пола и съедаю. Вы спросите, почему? Да потому, что потребуй я принести другую лепешку, она мне и в глотку не полезет. Та, первая, была вкуснее всего, и утерянного не воротишь. Весь мой жизненный опыт подтверждает эту истину, что бы там ни говорили чистюли и педанты. В подобных случаях, чтоб дать волю раздражению, разве что погрозишь морю кулаком.

В ту пору положение представлялось мне ясным, это впоследствии во взглядах моих произошли перемены, как я и расскажу ниже. (Собственно, об этих переменах и идет речь в моем жизнеописании.) Однако продолжу дальше. Мы остановились на том, что моя будущая жена не давала сбить себя с толку и, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, дарила своим расположением Хорнмана — и правильно делала. То, что мужчина этот любил свою родину, Германию, моя будущая супруга не могла ставить ему в укор, поскольку и сама она любила свою родную Францию. Не смущал ее и тот факт, что Хорнман, по сути, связан с другой женщиной — Бог мой, какие пустяки! Если верить словам моего хозяина, язвительного Дон Хуана, опасаясь ревнивой Ханны, любовники встречались на папертях перед храмами, на кладбищах и аллеях в крепости, к тому же в часы дневной сиесты, когда обитатели города сморены сном… Правда, потом дошли до меня слухи и о некой неблаговидной сцене. Якобы красотка Ханна решила выследить любовников и однажды, несмотря на жару, отправилась вослед. И в сквере, на высокой террасе, вдруг увидела дамскую шляпу, подхваченную ветром. Ханна подняла шляпку и, тотчас узнав в ней собственность соперницы, в сердцах ударила шляпу зонтиком, а затем выпустила из рук — пусть ее уносит ветер, — и лишь прокричала вдогонку по-испански:

— Какое подлое лицемерие! — С чем и ушла прочь.

Но как ни старался насмешник Дон Хуан открыть мне глаза, я даже этой истории не придал значения. И не из-за какого-то там цинизма — просто в ту пору я был сторонником трезвого подхода к жизни. К примеру, мне и в голову не приходило воображать, будто бы вселенная существует в угоду мне и ведет свой отсчет с того момента, как я появился на свет. Столь же нелепо было бы думать, что женщина не смеет жить личной жизнью, пока не встретит меня.

Словом, обсудил я со своей избранницей вопрос о вступлении в брак, после чего заявил:

— Только ведь вам придется выбирать между мною и вашей прежней компанией, хотя бы на некоторое время. У меня нет ни малейшего желания поселиться вместе с вами у господина Коха шестым и седьмым членами клана. И характера я не столь легкого, как эти люди, и нравы богемные мне чужды, да и вообще… в такой обстановке долго не проживешь. Все-таки в жизни должен быть какой-то порядок, не правда ли, душа моя?

И невеста моя полностью со мной согласилась. Да, без определенного порядка никак не обойтись, сказала она.

Дальше — больше: она сама выразила желание, чтобы мы покинули этот дурацкий остров. К тому моменту в воздухе запахло грозой, которая могла сокрушить весь уклад безмятежного бытия в сообществе Кохов. Фрау Кох номер один лишь теперь сообразила, до чего она опростоволосилась, поддавшись на столь дешевую уловку, как приступ аппендицита, и позволив выманить себя из роскошного дома на морском берегу. Задетая за живое, дамочка подняла скандал на весь остров: она, мол, задаст всем виновным, она им покажет — положит конец этим патриархальным отношениям и переселится в Лондон. Угроза была серьезной, поскольку у фрау Кох имелись кое-какие сбережения, и нахлебникам без нее хоть пропади!

Впрочем, подробности не столь уж и важны. Суть заключалась в том, что супруге моей вдруг приспичило ехать в Париж, хотя прежде она и слышать об этом не хотела: «Нет-нет, ни за что на свете!» У меня даже сложилось впечатление, будто бы отечества своего она по какой-то причине чурается, а теперь — нате вам!

— Мне тоже кажется, что самое время податься отсюда, — сказала она мне. — Поедем в Париж!

— В Париж так в Париж! — подхватил я, и завертелась карусель. Недели не прошло, как она свернула все свои дела, собрала вещички, и мы распрощались с островом. Причина спешки заключалась в том, что, по желанию моей нареченной, свадьба должна была состояться именно в Париже.

Полагаю, из рассказа моего явствует, что между нами все же существовала кое-какая договоренность. Пусть не договор на всю оставшуюся жизнь, но, поскольку интересы наши на тот момент совпадали, можно было считать его взаимным соглашением. Так вот жена моя не дала себе труда выполнить даже этот скромный уговор.

События обернулись так, что обходительный синьор Ридольфи (который выжил фрау Кох номер один из ее приморского дома) вскорости после нашего отъезда с острова отправился вслед за нами в Париж со своим автомобилем. И речь шла не о случайном совпадении, а синьор Аннибале и впрямь увязался за нами. Я точно знаю об этом не только потому лишь, что собственными ушами слышал, как упоминали о нем в связи с моей супругою, да не где-нибудь, а в полицейском участке Парижа (сей же час расскажу все в подробностях); много позднее мне стало известно, что итальянец досадовал — жаль, дескать, упустил он аппетитную перепелочку, а та и упорхнула в ржаные поля… (Под «ржаными полями», видимо, подразумевался я.) Иными словами, жаль, мол, что не изведал утех с легкомысленной француженкой.