Минус на минус - Лидия Рыбакова Страница 5

Это – Нина? Аннушкина Нина? Та малявка в красном платьице с оборочками?

Не может быть.

– … так вы не против? – что она успела сказать? А, не важно!

– Заходите. Конечно, не против. Надеюсь, с вашей мамой ничего серьёзного?

– Обычная простуда. Меня можно на «ты». – Она улыбается. Не понимает, что её нельзя на «ты». Никак. – Вам что-нибудь нужно?

Чуть не ответил «останьтесь».

– Поставьте чаю.

– Сейчас!

Птичкой порхнула на кухню.

Что я делаю? Никогда не ем на ночь. Но иначе она прямо сейчас уйдёт в Аннушкину комнату.

Пьём чай. Она не хочет садиться за стол. Я, кажется, повысил голос? Не уверен.

Собирает посуду на поднос. Порываюсь помочь. Улыбается: «Я сама!»

Ушла. С кухни доносится звяканье, шум льющейся воды.

– На столе нож. Возьми его! Порежь палец! – голос совершенно незнакомый. Странноватый, растягивающий слова, даже непонятно, женский или мужской. Я вздрагиваю и оглядываюсь. Никого нет.

– Быстрее! – тон не допускает возражений, это приказ.

На столе лежит нож. Вроде же, Нина при мне положила его на поднос?

Видимо, нет.

Почему-то послушно беру и провожу лезвием по пальцу. Кровь. С детства не терплю крови! Все плывёт перед глазами, мне худо. Больше не думая, откуда мог взяться голос, зову:

– Нина!

Она прибегает, ахает, снова выбегает. Возвращается с бинтом и зелёнкой.

Близко наклоняется к моей руке, обрабатывает ранку – тоже мне, травма, царапина! – что-то шепчет, округляя губы, бинтует. Как мама в детстве… Едва удерживаюсь от желания её поцеловать.

– Спасибо.

– Не за что. Уже не болит? – не знаю, не до пустяков, но отрицательно качаю головой.

– Я пойду?

И снова тот же голос:

– Скажи, что больно!

Вслух говорю:

– Можете идти. Спокойной ночи…

Сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Сима! Серафим! Всё хорошо. Ты здесь, в моём кабинете. Это всё случилось почти год назад.

– А? Да-да. Иван, я в порядке. Налей ещё чайку, пожалуйста.

Наконец чашки отставлены в сторону. Иван сосредоточенно хмурит брови.

– Так в комнате никого не было? – вижу-вижу, старик, к чему ты ведёшь. Я признаю, что сам с собой разговаривал, скажу, что всё – сплошные фантазии и душевные волнения, а ты радостно меня выпишешь. Господи, как же хочется домой!

Нет, необходимо разобраться.

Не могу рисковать. Не могу!

…Другой вечер. Зимний. За окном метель, белым-бело. Ниночка тихо, как мышонок, сидит на ручке моего кресла и заглядывает в бумаги через плечо. Невозможно сосредоточиться!

– Малыш, я так никогда не закончу. Дай мне ещё десять минут, а? Договор нужен завтра с утра.

– Я молчу!

– Ты дышишь. Щекотно.

– Перестать?

– Нет. Дыши. – Мне смешно, и я милостив, как никогда.

– Спасибо! – она вскакивает и с хихиканьем бежит прочь. Вот ведь!.. Мне, правда, надо доделать!

Знакомый противный и надоедливый голос. Сколько советов подал мне за это время – не сосчитать! Большинству из них следовать немыслимо. Голос всегда предлагает самые быстро ведущие к цели решения. Рецепты простые, действенные и дикие. Как тот, первый, с ножом.

Порядочность, совесть, любовь и ненависть ему явно не мешают! Он только приказывает. Счастье ещё, что я научился не подчиняться ему, мне это почти всегда удаётся.

– Убей её.

– С ума сошёл? – да, я в курсе, что с воображением спорить бессмысленно, а что делать? Чушь же порет!

– Она мешает работать. Ты хочешь работать. С ней не получится. Догони и убей. Один удар в висок. Милиции скажешь, что упала, тебе поверят.

– Знаю, что поверят. Ты не в себе? Нина мне необходима!

– Тогда ты бы не сожалел о работе. Ты сожалеешь. – Блин, конечно, я сожалею! Но что за безумная логика?!

– Заткнись.

– Убей.

И тогда я иду к телефону и набираю номер Ивана.

– Э-эй! Сима! Серафим! Щедриков! Ты где витаешь? – голос друга возвращает меня к действительности.

– Извини, задумался.

– Слышь, солнце, ты не забыл, что я, ко всему, – психиатр? Я уж начал думать, что чересчур глубоко погрузил тебя в регрессию. Следи немножко за окружающим миром – тебе здесь что, ещё не надоело? По дому, что ли, не скучаешь? По своим? По Аннушке, по Нине! – вот зря ты, Ванька, так на меня наседаешь. Конечно, соскучился. Остро. Как будто мне непонятно, зачем ты варенье принёс! Но всё равно, пока не разберусь…

– Старик, не дави на меня.

– А я давлю?

– А то.

Скрипнула дверь. Единственное существо в больничке, которому наплевать на распорядок и запреты. Кошка Муська. Большая, белая, мягкая, со всё понимающими оранжевыми глазами на курносой персидской морде. На редкость незамутненное существо. До чужих проблем ей дела нет, равно как и до всяческих указаний. Мне бы её натуру, тогда волноваться было бы не о чем.

Кошка, гордо задрав хвост, шествует мимо нас, перед шкафчиком со спортивными трофеями останавливается и легко, явно не в первый раз, поддаёт лапой по стеклу. То послушно отъезжает в сторону, и кошка вся подбирается, явно собираясь запрыгнуть на полку.

– Мусенька, не надо! Опять уронишь что-нибудь! – тон Ивана заискивающе-просительный.

Кошка отталкивается и прыгает, несколько медалей и дипломов летят на пол. Она сидит и лижет лапу. Как красивая дорогая игрушка, среди наградных листов, призов и кубков, безо всякого раскаяния посматривая на нас сверху вниз.

Ваня огорчённо качает головой:

– Ну, я же говорил!

– Слышь, старик… Я боюсь, ты понимаешь? Я не уверен, что всегда смогу противостоять этому голосу. Но что это не фантазии, для меня очевидно. Мне жаль, правда. Но отвлекись, пожалуйста, от медицины. Тут что-то другое. Я не сумасшедший. Знаю-знаю, все так говорят. Попробуй хоть раз мне поверить – не как врач, а как друг. Я же пил эти ваши таблетки, и что? Только голова дурная была. А голос никуда не делся.

– Была?! – так и знал, что он в это вцепится.

– Была. Спасибо голосу, надоумил, как обойтись, хотя твои церберы даже в рот заглядывают.

– И как?

– Ага, щаз. Ты меня ещё на слабó возьми.

– Нет, обещаю: отменю назначения. Скажи, вдруг ты не один такой умный.

– Хорошо. Помни уговор. – Наклоняюсь к его уху и шепчу. Брови друга ползут вверх, и он только и находится, что сказать: