Свобода по умолчанию - Игорь Сахновский Страница 5

Но ещё неожиданней была ослепительная уверенность, подобная запаху снега перед снегопадом, что вот теперь он встретил своего человека – и, значит, он больше не один. Что эта женщина самим фактом своего существования придаёт его жизни отчётливый смысл.

В седьмом часу утра он еле удержал себя от того, чтобы не сорваться и не побежать к её дому. А то ведь она там живёт и до сих пор не знает, что самое главное уже произошло – они обречены друг на друга.

Потом он всё же сообразил, что может её напугать своим приходом даже сильнее, чем в прошлый раз, когда ей почудилось, что за ней следят. А пугать Агату (имя он прочёл в титрах) не входило в его планы. В его планы входило по возможности радовать и беречь эту женщину, чего бы это ему ни стоило, всю оставшуюся жизнь.

Мысль была такая: не надо ничего форсировать; если первая встреча произошла случайно (хотя с этим ему уже хотелось поспорить), то и вторую – нельзя вымогать у фортуны. Не смея вторгаться в её двор, он вечерами стал кружить в пределах двух ближайших продуктовых магазинов с интуитивными манёврами в сторону кофейни и салона красоты. То заходил внутрь, то выходил, курил у крыльца, ёжился, мёрз, вызывал на себя длиннофокусные взгляды охранников, отворачивался, шёл назад, возвращался – и так на протяжении целой напрасной недели.

В следующие выходные он снова поехал на рынок имени В. Клептоманова, чтобы найти другие фильмы с участием Агаты. Продавец потерянных ключей порылся в своей нравственно устарелой базе данных и сказал, что есть ещё четыре русских фильма и один английский, но их сейчас нет в наличии.

«Если очень надо, могу поискать, звоните через пару дней, вот телефон. Ну или просто звоните, в случае чего. Мы, кстати, ещё утилизацией занимаемся – старая мебель, плиты, холодильники, ненужные тела».

«В каком смысле тела?»

«Ну, там дохлые кошки, собаки, наркоманы, бомжи – вывезем кого хотите. Круглосуточно, за символическую плату».

Турбанов невольно попятился и ушёл ни с чем, если не считать утилизаторской визитки в кармане плаща.

Напоследок он прогулялся вдоль блошиных рядов – мимо фаянсовых кошечек, мельхиоровых ложек, железнодорожных подстаканников, выдохшейся «Красной Москвы» с рыжим осадком на дне флаконов и каких-то совсем уж бедных одёжек, растянутых на локтях и коленях, а значит, помнящих своих прежних владельцев.

Стоило Турбанову окончательно приуныть и двинуться восвояси, как в самом конце рыночных рядов он буквально нос к носу сталкивается с Агатой. Она узнаёт его, как ни странно, и отвечает со сдержанной приветливостью, когда он, даже забыв поздороваться, кидается к ней, будто пёс, который столько времени искал потерянную хозяйку и, встретив наконец, не может скрыть свой восторг.

На ней лёгкое вязаное пальто, шёлковый платок в горошек и тёмные очки, несмотря на пасмурную погоду. Турбанову кажется, что он улавливает запах её помады, и это уже весомая причина для счастья.

Она тоже собирается уходить, и они уходят вместе, и уже за воротами рынка, одолев зажим дикой робости, Турбанов начинает в анекдотическом ключе рассказывать историю о человеке, который сначала соврал незнакомой женщине про свой якобы любимый фильм, который даже не видел, а потом посмотрел и влюбился без ума в эту женщину, исполнительницу главной роли. Он это кино, что называется, залистал до дыр, а сегодня вот поехал покупать другие фильмы – лишь бы увидеть её.

Агата слушает молча, с серьёзным выражением лица и задаёт резонный вопрос: если этот мужчина сперва соврал про фильм, то и про влюблённость он ведь тоже мог соврать?

Не мог, с горячностью отвечает Турбанов, не мог! Потому что какая здесь корысть? Никакой. Откровенно говоря, он даже не рассчитывает на взаимность и довольно трезво оценивает себя.

Она соглашается зайти с ним в Кафе самообслуживания № 16, бывший «Макдоналдс», бывший ресторан «Нашатырь». Турбанов ставит на поднос картофельное пюре с рыбной котлетой, Агата – салат из огурцов.

А её что привело на Клептоманский рынок? Что хотелось купить, если не секрет?

Оказывается, она хотела не купить, а продать. Вот эти два старых советских фотоаппарата, собственность покойного мужа. Но зря пыталась, никто даже не посмотрел.

Он вопросительно молчит, и Агата поясняет светским бесстрастным тоном, будто делится парикмахерскими новостями, что она давно уже не снимается в кино, профессия кончилась, заработков почти нет. А с тех пор, как заморозили банковские вклады и отменили пенсии, ей ничего не остаётся, кроме как потихоньку распродавать свои скромные неприкосновенные запасы.

Турбанов тут же сознаётся, что он очень любит старые советские фотоаппараты. Прямо помешан на них. Можно взглянуть? Да, пожалуйста. У неё дома в кладовке, на антресолях ещё увеличитель пылится. И есть ещё ванночки для проявки и красный фонарь. Если ему это интересно, то она может их просто так отдать. Само собой, ему интересно! Ничего интереснее в природе не существует. Это, наверно, страшно дорого? Нет, не дорого совсем. Турбанов чувствует, как стремительно глупеет, но это волнует его меньше всего. Он решается спросить о «сеансах» – что она имела в виду, когда приняла его за другого человека и грозилась вернуть деньги за прошлый сеанс?

Лицо Агаты заметно тускнеет, она смотрит по сторонам и очень неохотно обещает, что расскажет про сеансы когда-нибудь в другой раз. Но ему в этих словах видится только счастливое обещание – значит, их ждёт «другой раз».

Потом они идут пешком в сторону центра, мимо заглохшего завода шарикоподшипников, мимо конного памятника маршалу авиации Крытову, мимо чудесного Агафуровского сада с облупившейся белой ротондой и красно-лимонной листвой. И уже посреди ветреной набережной он говорит Агате:

«Как хорошо, что вы есть. Вам, конечно, уже тысячу раз говорили, но всё равно. Если бы нужно было объяснить инопланетянам, что такое женщина, хватило бы одной только вашей фотографии. Вы же помните, как себя вели некоторые старые французские актрисы?.. Она могла совсем не играть, ничего не делать в кадре – просто сидеть молча. Но от неё невозможно оторваться, хочется смотреть и смотреть».

«Это, например, кто?»

«Ну, например, Изабель Юппер. Вы с ней даже внешне похожи».

«Приличный выбор, спасибо. Старых женщин уже не испортишь».

Тут он начинает неловко оправдываться, что имел в виду не возраст.

«Да ладно, – говорит Агата, – всё равно я старше вас».

На прощанье она даёт ему свой номер телефона, и уже спустя двое суток кромешного нетерпения он звонит ей, чтобы предложить культурную программу: он купил на пятницу билеты на спектакль «Манон Леско». Правда, оттуда изъяли все неприличные сцены.

Она удивляется: «Да? Там даже были неприличные сцены? Придётся идти».

В пятницу после работы он с грехом пополам утюжит костюм, без колебаний отбрасывает галстук и выходит из дому задолго до начала спектакля. Не менее получаса он ждёт во дворе Агаты, переминаясь с ноги на ногу и стараясь заслонить от ветра маленький букет ирисов, купленный вчера.