Трепет крыльев - Катажина Грохоля Страница 5

Может, я это сделала от тоски по себе самой?

По себе — отрезанной. По себе той, которой не было.

Ночью я обнимала себя, стараясь, чтобы рука лежала там, на той ране, на том месте, которое мне вырезали.

Когда-то я прочитала, что если рождаются близнецы, и один из них умирает, то второй тоскует по нему всю жизнь. Может, я была одной из таких близняшек?

У моей подруги была сестра-близнец, которая родилась мертвой. Но она так не тоскует. Кроме того, у нее нет раны. Я видела фотографии сиамских сестер, сросшихся грудными клетками, — им было лет по двадцать. Их нельзя было разделить, они не пережили бы этого. А я пережила. Я подозревала, что была одной из близняшек, только никто не стал мне об этом говорить. Чтобы не огорчать.

Я многого тебе не говорила, чтобы не огорчать.

Многие не говорили мне о чем-то важном, чтобы не огорчать. Близкая подруга не сказала, что спит с Мареком. Это он мне сказал и попросил прощения. Только было уже поздно.

Я находила длинные светлые волосы на подушке, но не верила: это наверняка был призрак. Потому что только у нее были такие длинные волосы, но, конечно, она не могла быть здесь, когда меня нет, а есть он.

Представляешь, я была так наивна, что когда нашла белый поясок, женский, с красивой серебристо-красной пряжкой, то пошла с ним к Мареку и спросила:

— Чей это поясок?

А он ответил:

— Когда тебя не было, здесь ночевали Витек с женой, они ехали в Югославию, наверно, она забыла.

Югославия — это страна, которой больше нет. Но какое нам до этого дело, нам всем, ведь она далеко от нас, до нее целых пятьсот километров. Красивая страна с красивыми городами. Их тоже больше нет, после бомбардировок они полностью разрушены.

А они тогда ехали в страну, которая еще существовала. И я спрятала поясок с серебристо-красной пряжкой.

А через несколько недель Витек с женой пригласили нас с Мареком к себе, и мы поехали в Торунь. Я взяла с собой белый поясок, туго смотала и положила в свою зеленую сумку. И прямо в дверях достаю этот поясок, довольная собой: я про него не забыла, я его верну, и Данка поблагодарит меня. И вот я держу его перед собой, довольная, а она спрашивает:

— Что это?

— Твой поясок, — говорю я гордо.

И жду в ответ: «Ах, как приятно, что ты его привезла, это замечательно, я так люблю этот поясок, все думала, куда он подевался…»

А она смотрит…

Смотрит и не понимает.

Ну, я и поясняю:

— Помнишь, вы летели в то государство, которого уже нет, и остановились у нас переночевать, потому что самолет вылетал очень рано? — напоминаю я Данусе. (Она недолго была женой Витека, потом была Аля, после Али наступил большой перерыв, поскольку Витек жил в гражданском браке с одной девушкой, дочерью своего друга. Они перестали быть друзьями, когда Витек стал сожителем его дочери. И не женился на ней, потому что она забеременела от парня, с которым вместе посещала курсы французского языка. Тогда Витек был очень несчастен, но это продолжалось недолго). Так вот, я говорю Данусе, что она забыла этот поясок, когда они у нас ночевали.

— Ханя, это не мой поясок, и мы у вас никогда не ночевали, — удивляется она.

Ага.

Не ночевала, так не ночевала.

Мне этого было достаточно.

Думаешь, я хоть на секунду задумалась, откуда же взялся тот поясок?

Нет! Раз он не Данусин — вопрос снят. Я бросила его в плетеную корзину с грязным бельем, на самое дно, и все.

Так и шла моя жизнь — от пояска до пояска… От вопроса о том, чей это поясок, до выяснения, чьим он не является.

Я пишу тебе об этом, чтобы ты знал, насколько я была наивна. Я просто забыла об этом пояске, и никому ничего не сказала, потому что это было несущественно.

А вот изъян в боку огорчал и ужасал меня гораздо больше, чем все остальное. До того момента, когда что-то начало происходить в моей второй ране, между ног, из которой в один прекрасный день начала капать кровь. Я, конечно, знала о месячных, но никто не сказал мне, что это прекрасно и важно, что это самое главное в жизни любой женщины. Что эти несколько дней, когда вселенная руководит моим созреванием, — магические дни, дни свободы, тайны, неприступности.

И поскольку я этого не знала, то просто засовывала между ног толстые прокладки и плакала от стыда, что я — женщина.

Но, слава Богу, мир, в котором я жила и в котором люди убивали друг друга, согласно законам войны и предположениям телевизионных программ новостей («Как мы и предполагали, произошла бомбардировка», — спокойно сообщал диктор) — так вот, в этом мире были еще ночи, а ночи существовали для фантазий.

Ночами я представляла, как падаю, лечу вниз с высокой скалы, и когда уже вот-вот должна удариться о землю и разбиться, откуда-то вдруг протягиваются руки, которые подхватывают меня и мягко опускают в дружественные и теплые, крепкие и большие ладони Спасателя.

Это не возникло из ниоткуда, о нет.

Это было что-то вроде страховки — меня всегда преследовали плохие сны.

Считается, что плохие сны несут в себе предостережение, но я не умела этого разгадать.

Мне снились наводнения, которые заливают всю землю, а я бегу, спасаясь от огромной волны, все быстрее и быстрее, вместе с другими. И больше всего боюсь, что потеряю родителей, что не найду их, но страх утонуть сильнее, поэтому я взбираюсь на холм, но он глинистый, и ноги все время соскальзывают, и едва я делаю шаг вперед, как сползаю вниз, и вода, мутная и кошмарная, вот-вот поглотит меня, мои ноги, мое тело и мое лицо, всю меня, но я карабкаюсь из последних сил — и наконец могу взглянуть на то, что происходит вокруг. А вокруг из грязной пучины вырастают точно такие же глинистые холмы, как тот, на котором нахожусь я, и на этих глинистых холмах стоят люди, и мои родители тоже, но вода между нами клубится, как грозовые облака, она серо-бурая, и мой холм самый высокий, а вода подступает все ближе к моим ногам. Я перепугана, охвачена ужасом, хочу крикнуть, но не могу, поэтому закрываю глаза и твержу себе: «Это сон, сейчас я проснусь, это не может быть правдой!», — но когда открываю глаза, то вижу, что это не сон, и нет уже никаких других холмов, я — одна в океане грязной воды, которая поднимается все выше и выше, и сейчас унесет меня…

Когда снятся такие сны, нельзя представить себе ничего более чудесного, чем сильные, крылатые руки, которые перенесут тебя с этого холма куда-то, где ты будешь в безопасности… Руки Спасателя.

И я воображала, как меня кто-то спасает.

Так я фантазировала перед сном всегда.

А о чем думал перед сном ты, когда был ребенком? Что тебе снилось? Как ты засыпал в детстве? Что читали тебе перед сном и что ты ел на завтрак?