История о пропавшем ребенке - Элена Ферранте Страница 5

Разумеется, никаких дел за пределами Флоренции у Пьетро не было и быть не могло. Значит, думала я со злостью, слегка окрашенной презрением, он просто перевесил наши проблемы на свою мать, а сам сбежал, чтобы спокойно работать над своей бесконечной книжкой. Однажды я не выдержала и сказала Аделе:

– Жить с твоим сыном оказалось трудно.

– Мужчин, с которыми не трудно, вообще не существует.

– Но с ним – особенно, поверь мне.

– Думаешь, с Нино будет лучше?

– Да.

– Я знаю, что о нем говорят в Милане: ничего хорошего.

– Да какая разница, что там болтают в Милане? Я его люблю двадцать лет, чтобы прислушиваться к сплетням. Я знаю его лучше, чем кто бы то ни было.

– Я смотрю, тебе нравится повторять, как ты его любишь.

– А почему нет?

– И правда, почему? Ладно, зря я это затеяла. Пытаться открыть глаза влюбленному – дело бесполезное.

После этого мы больше не вспоминали Нино. Когда я уехала в Неаполь, оставив дочек с Аделе, она восприняла это как должное. Не возражала она и когда я объявила, что после Неаполя на неделю съезжу во Францию. Только спросила с легкой усмешкой:

– К Рождеству-то вернешься? Будешь праздновать с девочками?

Вопрос меня обидел.

– Разумеется, – ответила я.

Я собрала чемодан, уложив свое лучшее белье и самые красивые платья. Все это время Деде и Эльза ни разу не спросили об отце, хотя давно его не видели, но вот известие о моем скором отъезде приняли в штыки. Деде закричала, явно повторяя чужие слова: «Ну и пожалуйста, убирайся, ты злая и гадкая!» Я посмотрела на Аделе, надеясь, что она сообразит отвлечь девочек какой-нибудь игрой, но она даже не пошевелилась. Я пошла к двери, и девочки расплакались, первой – Эльза, которая твердила сквозь слезы: «Я хочу с тобой!» Деде пока держалась, пытаясь изображать равнодушие, если не презрение, но недолго: в конце концов она разрыдалась еще громче сестры. Мне пришлось буквально вырываться, а они хватали меня за одежду и цеплялись за мой чемодан. Плач дочек сопровождал меня, пока я не вышла на улицу.

Путь до Неаполя тянулся невероятно долго. Всю дорогу я смотрела в окно. Но вот поезд замедлил ход, и меня охватила тревога. Пригороды, застроенные серыми домами, среди которых тут и там высились каркасы полуразрушенных зданий, огни светофоров, каменные парапеты производили на меня гнетущее впечатление. Поезд прибыл на вокзал. Неаполь, с которым я всегда чувствовала связь, Неаполь, куда я теперь возвращалась, отныне значил для меня одно: здесь был Нино. Я знала, что ему пришлось хуже, чем мне. Элеонора выгнала его из дома, и с тех пор его жизнь, как, впрочем, и моя, потеряла всякую определенность. На несколько недель его приютил коллега по университету, живший рядом с собором. Где же Нино меня примет? И что мы будем делать? А главное – что решим, ведь мы понятия не имели, как нам выбираться из этой ситуации. Я понимала лишь, что сгораю от желания видеть его. Выходя из вагона, я боялась, что он не встретит меня на вокзале. Но он был там, и я сразу его заметила: благодаря росту он на голову возвышался над толпой пассажиров.

Я немного ободрилась. Еще больше настроение у меня поднялось, когда он сказал, что снял нам номер в маленькой гостинице в Марджеллине. Значит, он не собирался прятать меня у своего друга. Мы набросились друг на друга, забыв обо всем на свете. Вечером мы отправились гулять в обнимку по набережной: он обвивал рукой мои плечи и то и дело наклонялся меня поцеловать. Я уговаривала его ехать со мной во Францию. Сначала он нашел эту мысль соблазнительной, но потом под предлогом занятости в университете пошел на попятную. Об Элеоноре и Альбертино он не обмолвился ни словом, будто одно упоминание о них могло омрачить радость нашей встречи. Я, напротив, рассказала ему, какую истерику устроили мои дочери, и добавила, что должна как можно скорее найти выход. Я прекрасно чувствовала любые перемены в его настроении, даже самые незначительные, видела, что он нервничает, и боялась, что сейчас он скажет: «Я так больше не могу. Я возвращаюсь к жене». Но я ошиблась. За ужином он наконец признался, в чем дело. Сделался вдруг серьезным и объявил, что у него для меня важная новость, которая не дает ему покоя.

– Я тебя слушаю, – приготовилась я.

– Сегодня утром звонила Лина.

– И?

– Она хочет с нами увидеться.

Вечер был испорчен. По словам Нино, о том, что я в Неаполе, Лиле сообщила моя свекровь. Он говорил словно бы нехотя, осторожно подбирая слова, и сыпал подробностями: «Она не знала, где я живу»; «Она узнала домашний номер моего коллеги через мою сестру»; «Она позвонила, когда я уже собирался ехать за тобой на вокзал»; «Я не рассказал тебе сразу, потому что не хотел тебя огорчать и портить день».

– Ты же ее знаешь, – с сожалением заключил он, – я не смог ей отказать. Мы встречаемся завтра, в одиннадцать, на выходе из метро на пьяцца Амедео.

– С каких пор вы снова общаетесь? – не сдержалась я. – Вы что, уже виделись?

– Что ты такое говоришь? Нет, конечно.

– Не верю.

– Элена, клянусь тебе, что я не видел Лину с шестьдесят третьего года.

– А ты знаешь, что сын у нее не от тебя?

– Она сказала мне это сегодня утром.

– Значит, вы долго разговаривали, раз даже это успели обсудить.

– Она сама это сказала, я ни о чем ее не спрашивал.

– А тебе все это время неинтересно было что-нибудь о нем узнать?

– Это мои проблемы. Не вижу необходимости их касаться.

– Твои проблемы теперь и мои тоже. У нас и без того мало времени, а обсудить надо кучу проблем! Не для того я бросила детей на свекровь, чтобы прохлаждаться в компании Лины. Зачем ты только согласился?

– Я думал, ты обрадуешься. И вообще! Тут есть телефон. Позвони своей подруге и скажи, что мы слишком заняты, чтобы с ней встречаться.

Я поняла, что у него лопнуло терпение, и замолчала. Да, я хорошо знала Лилу. С тех пор как я вернулась во Флоренцию, она без конца мне названивала, но у меня и без нее забот хватало, поэтому я перестала снимать трубку и даже попросила Аделе отвечать, что меня нет дома. Но Лила никогда не сдавалась. Она вполне могла узнать от Аделе, что я в Неаполе, рассудить, что в нашем квартале я не появлюсь, и найти способ связаться с Нино, чтобы через него выйти на меня. И что в этом страшного? Из-за чего я, собственно, разволновалась? Я же знала, что когда-то Нино любил Лилу, а Лила любила его. И что с того? Это было давно, и ревновать было глупо. Я погладила его по руке: «Ладно, сходим завтра на пьяцца Амедео».

За ужином он говорил о нашем будущем. Нино взял с меня обещание, что сразу по возвращении из Франции я подам ходатайство о раздельном проживании с мужем. Он заверил меня, что уже связался с другом-адвокатом и готов сражаться до конца, хотя будет трудно, а Элеонора и ее родня не сдадутся без борьбы. «Ты же понимаешь, – говорил он, – здесь, в Неаполе, все гораздо сложнее: устаревшие взгляды, дурные привычки. Родители моей жены ничем не отличаются от моих и твоих, хоть у них и полно денег, и они считаются высококлассными специалистами». После этого он принялся расхваливать родителей Пьетро. «Тебе хорошо! С Айрота иметь дело куда проще, они люди цивилизованные, культурные».