Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин Страница 50

Закон

В понедельник вечером в калитку постучал человек с портфелем и в костюме. Я пошла сказала папе, который, кажется, не слышал стука, он велел его впустить. Я откинула засов, повернула ключ и открыла калитку. Человек уставился на меня. Видимо, он ожидал увидеть кого-нибудь покрупнее.

— Входите, — сказала я.

Калитка бухнула у него за спиной, и он подпрыгнул.

Человек посмотрел на обгоревшее дерево, на фанеру в окне. Посмотрел на заколоченную дверь, на черную землю и на битые бутылки.

Я отвела его в кухню. Папа стоял спиной к печке. Человек потрогал свой галстук и сказал:

— Полагаю, вам понятна цель моего визита, мистер Макферсон. Вы уже получили от нас письмо с выражением обеспокоенности по поводу возведенного вами забора и с просьбой без промедления с нами связаться.

Папа сказал:

— По-моему, в этом заборе нет ничего оскорбительного.

Человек сказал:

— В письме крайне подробно разъяснено, что в нем оскорбительного: его неприглядный вид. Кроме того, он может стать причиной телесных повреждений. Об него можно пораниться.

— В этом весь его смысл, — сказал папа.

Человек посмотрел на папу.

Папа сказал:

— Вы в курсе, что тут у нас происходит?

— Это меня не касается, мистер Макферсон. Пусть полиция разбирается.

Папа сказал:

— Я уже пробовал заставить их разобраться. Пробовал целых два месяца. У меня попросту не было выбора.

— Ну, я просто выполняю свою работу. — Человек выпрямил плечи. — Боюсь, ваши соседи требуют, чтобы вы снесли этот забор. — Он взял портфель. — Отсюда я еду к себе в контору с докладом, — сказал он. — Если там решат, что забор подлежит сносу, вам придется его снести; если нет, мы подадим на вас иск. Будем решать в судебном порядке, останется этот забор стоять или нет.

Папа сказал:

— Проводи джентльмена до двери, Джудит.

Тут человек вдруг вздрогнул. Я проследила за его взглядом и тоже увидела топор над задней дверью. Человек посмотрел на топор. Потом посмотрел на папу. Пожалуй, это не совсем обычное дело — чтобы над дверью висел топор. Я вдруг подумала: а повесил бы папа его туда несколько месяцев назад? И стал бы он тогда строить забор? Или он бы просто сказал: «Джудит, испытания — это камушки на переправе, которые ведут нас ближе к Богу».

Я провела джентльмена через переднюю, мы вышли из дома и пошли через палисадник. Я открыла калитку и стала смотреть, как он уходит.

Чем дальше он уходил, тем более странно мне делалось.

— Постойте! — закричала я вдруг и побежала вдогонку.

Он обернулся.

— Пожалуйста, разрешите моему папе оставить этот забор!

— Боюсь, это невозможно. — Он зашагал снова.

— А вы не можете сделать исключение? — сказала я, задыхаясь. — Нет в нем ничего опасного, никто же не станет через него лазать. Если его снесут, я даже не знаю, что папа сделает!

Человек сказал:

— Прости, я не могу это с тобой обсуждать. — И зашагал быстрее.

— С забором гораздо лучше! Нам теперь больше никто не стучит в дверь! — сказала я. — И никто не устраивает пожаров! Никто не ломает нашу вишню и ничего не бросает в почтовый ящик. Ну почему нельзя его оставить?

Человек сказал:

— Мне очень жаль.

Потом отпер свою машину, залез на сиденье. Хлопнул дверцей, посмотрел через плечо, отъехал от тротуара.

— Так нечестно! — крикнула я.

Машина исчезла за углом. Человек забыл пристегнуться.

Я сидела у себя на подоконнике.

— Долго еще, Господи? — спросила я. — Скоро там уже Армагеддон? Поскорее бы уж он случился, чтобы все это кончилось.

«Скоро, — сказал Бог. — Скорее, чем ты думаешь».

— Ты это всегда говоришь, — сказала я. — И вообще, все уже невесть сколько лет это говорят.

«На сей раз действительно скоро, — сказал Бог. — Если бы ты посмотрела на расписание, которое Я вот тут нарисовал, ты бы поняла, что до него уже рукой подать».

— Так он грядет? — спросила я.

«Разумеется», — ответил Бог.

— Он уже я не знаю сколько грядет! — Я подтянула колени к груди. — А я хочу прямо сейчас, сейчас — сегодня! Я вообще больше не хочу просыпаться в этом мире.

«Ну, все-таки придется быть немножко потерпеливее, — сказал Бог. — Однако Я не шучу. Он действительно близко».

Я глубоко вдохнула.

— А как оно все будет, Господи? — сказала я. — Ну, я имею в виду, потом.

«Да распрекрасно, — сказал Бог. — В точности так, как ты себе это представляла».

— Больше не будет ни болезней, ни голода, ни смерти?

«Вот именно», — сказал Бог.

— И ты утрешь каждую слезу с каждого лица?

«Да».

— И мы с папой увидим маму, и все будут жить вечно, и все будет так, как было в самом начале?

«Да».

— И у меня будет собака, и там будут поля и деревья, и настоящий воздушный шар?

«Да, это все тоже», — сказал Бог.

— А моя мама будет меня любить?

«Да уж наверное».

— Скажи, Господи, а ждать еще долго? — спросила я. — Ну подскажи хоть как-нибудь, хоть чуть-чуть!

«День и час неведомы никому», — сказал Бог.

— Кроме Тебя.

«Да… но время-то меняется. Сейчас Я правда не могу дать тебе точного ответа».

— Ну, лично я готова, — сказала я. — Когда бы оно ни случилось. Давно уже пора.

Вечером мы сидели на кухне, читали про падение Иерусалима и ели копчушек с горохом, когда перед домом что-то грохнуло. Папины глаза остановились на середине страницы. Ненадолго задержались на одном месте. А потом снова задвигались.

Через минуту послышался еще один удар, но теперь как будто кто-то въехал в забор на машине. Мы услышали смех — визгливый, пронзительный и отрывистый. Что-то прошло по папиному лицу, он отодвинулся от стола.

— Не ходи туда! — сказала я и тоже вскочила. Не знаю почему, но мне стало страшно.

Но папа пошел. Вышел через заднюю дверь. Через несколько минут я услышала, как скрипнула задняя калитка, крики на улице стали громче, раздался топот бегущих ног.

Некоторое время я сидела на диванчике, потом стала ходить. В прихожую, в переднюю комнату и там по кругу. В промежуточную комнату, потом обратно. Я двинулась вверх по лестнице, через площадку, во все спальни по очереди, потом снова вниз.