Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки Страница 50

— Как не понять.

— Вы извините, я вас, может быть, задерживаю, по я вас не могу видеть в больнице, только здесь.

— Но почему?

— Там ходит Нинелька! Она меня ненавидит! Если она меня увидит, бедный Коля совсем без носа останется!

Виталий почувствовал, как на лицо ему наползает мягкая сочувственная улыбка, с которой он всегда выслушивал бредящих больных.

— Какая Нинелька? Почему без носа?

— Как, вы не знаете? Нинель Антоновна, мать Верочки!

— Нина Антоновна!

— Это она так представляется, а на самом деле она Нинель. Жена нашего несчастного Коли. Она же совершенно сумасшедшая! Вы, может быть, заметили, что у Коли нос перебит? Это она его утюгом стукнула в припадке ревности, хотя Коля не подавал никакого повода. У них в роду все такие! Дурная кровь Горянских. Дядя ее повесился от несчастной любви к официантке, а с ней весь город в это время спал, с Тоськой этой. А Нинелькина сестра с пятого курса филфака с циркачем сбежала, стала по канату ходить, пока не грохнулась, теперь девушкой у Кио работает, ее каждый вечер пополам распиливают. А дед Нинельки был настоящий сумасшедший, в больнице умер, всем говорил, что нашел золото и будет чеканить свои червонцы. А теперь в бедной Верочке дурная кровь и заговорила. Скажите мне, доктор, как она сейчас?

— Хорошо. Скоро уже выпишем. Но простите, мне надо идти.

— Еще только два слова, умоляю вас! Скажите, доктор, чем ей еще можно помочь? Нам, родственникам. Отправить после больницы в путешествие, чтобы отвлеклась? Или в деревню? Сменить обстановку? Может, ей нужно срочно замуж выйти? Говорят, при некоторых болезнях это помогает.

— Нет-нет, ничего особенного не нужно. И привычная обстановка самая лучшая сейчас для нее. Всего хорошего.

И Виталий поспешно поклонился и пошел не оглядываясь. Вовсе он не спешил, просто не хотелось дольше разговаривать с тетей Веры.

Ну что ж, этого следовало ожидать с самого начала; еще при первой беседе с родителями ему показалось, что наследственность Вере досталась не слишком удачная. Да и мамаша явно чего-то не договаривала. Так что надежды, что психоз ревматический, становятся совсем уж мизерными. Скорее всего, Белосельский прав. К сожалению.

«Чем ей еще можно помочь?» Ну что ж, муж-психиатр, который заметит первые признаки ухудшения, сразу примет меры — это и есть лучшая помощь.

Виталий вспомнил чистое безмятежное лицо, которое было у Веры во сне, и пошел радостный.

Сама Вера, когда очнулась, конечно, не поняла, что с нею случилось. Но соседки по палате рассказали. Да и так было ясно, что что-то случилось, раз ей прекратили инсулин и перевели в четвертую палату. Виталий Сергеевич объяснил, что в припадке нет ничего страшного, что припадками тоже лечат, вызывая их электричеством. Вера и сама чувствовала себя хорошо, и все-таки было не совсем приятно думать, что она билась в судорогах, как однажды та больная в надзорке (Вера и имени ее не знала), и особенно, что Виталий Сергеевич видел ее судороги. Конечно, он врач, он привык, и все-таки лучше бы не видел!

В маленькой четвертой палате — то, о чем мечтала все время мама, и чему сама Вера давно уже не придавала особого значения — напротив стояла кровать Меньшиковой. Женщине явно за сорок, но все ее звали Галей, так она и Вере представилась, по Вере трудно было называть ее по имени, и потому она старалась обходиться без обращения. Веру перевели в четвертую вечером, и когда она несколько раз просыпалась за ночь, каждый раз видела, что Меньшикова не спит и смотрит на нее. Было неприятно. Вера уже не боялась здешних больных, поэтому не испугалась и пристального взгляда Меньшиковой, но было неприятно.

На другой день с утра шел дождь, и Вера сидела на своей кровати, читала. На случай, если придет Виталий Сергеевич, лежал наготове Фаллада, которого она никак не могла домучать, а на самом деле Вера читала дурацкий безымянный детектив, самой было стыдно, что ей интересно такое чтиво.

— Читаешь?

Это Меньшикова подошла. Подкралась неслышно — тоже неприятно.

— Читаю, а что еще делать, — вежливо ответила Вера. Вежливо, но холодновато: вовсе ей не хотелось заводить с Меньшиковой разговоры. Но та не обратила внимания на холодность ответа или не почувствовала такой тонкости?

— А мне ничего читать не хочется. Там в книгах все о других, а какое мне дело. О себе надо думать, чего о других. О себе много надо обдумывать.

— Все время о себе скучно.

— Хм. Кому как… Учишься, небось?

— Да, учусь.

— Вот и я выучилась в свое время. Книжек этих прочла! Не веришь? Диссертацию защитила, кандидат исторических наук. Не веришь?

Вера не верила, но не решилась сказать вслух, промолчала.

— Вижу, что не веришь. И красавицей была вроде тебя. На Дальний Восток в экспедиции ездила, а теперь Пряжка мой дом, а вы в нем гости незваные.

«Заговаривается», с каким-то непонятным облегчением подумала Вера, «и про диссертацию тоже».

— Прямо из экспедиции сюда первый раз привезли. Три месяца побыла, потом год дома. И так себя хорошо чувствовала, будто и не болела. Бывало, вспомню здешних чудачек, посмеюсь только. А потом снова сюда, уже на полгода. И пошло. От красоты одно воспоминание, и насовсем здесь поселилась. Так давно поселилась, что уже хозяйкой стала. А ко мне все гостей незваных везут, и всех принять нужно. Другого дома уже не будет, Виталий Сергеевич никогда не выпустит. Или он влюбился, или только притворяется врачом. Ходит, улыбается, а на самом деле злой, не хочет мне дать без Пряжки пожить. А зарезать здесь тоже могут. Ты ему не верь. Да, все без разницы: верь не верь, все равно станешь такой, как я. Читай пока, потом не захочется!

Вера понадеялась, что Меньшикова теперь отойдет, но та приблизила голову и заговорила шепотом:

— О себе надо обдумывать! Я все обдумала, все поняла! Потому что какая была — и красавица, и умница, а не осталось ничего, в этом паршивом доме хозяйка. Ничего не осталось, потому что все съедено внутри. Рак завелся, рак души!

Стало по-настоящему страшно. А Меньшикова все шептала и шептала:

— Рак завелся, все съел. А что осталось, то съест. Надо вовремя кончить, понимаешь? Вовремя кончить! Я уже упустила время, надо было раньше. Сейчас для тебя самое время. Такие с раком в душе никому не нужны — ни себе, ни другим. Самое время тебе, самое время! Давай, девочка, друг другу поможем. Вдвоем легче. Я знаю, где бритву достать. Самой себе трудно горло перерезать, вдвоем легче. Вот здесь надо резать, верное дело. Но самой себе трудно. Давай друг другу поможем, — ты мне, я тебе. Сегодня ночью!

И отказаться было нельзя. И вскочить убежать было нельзя, а вдруг эта маньячка сразу выхватит бритву и полоснет?! Почему нет Виталия рядом? Он бы защитил!

— Ну чего молчишь? Думаешь, бред? Да эта самая здравая мысль за двадцать лет! Надеяться не на что, рак души! Зачем тянуть, только мучаться напрасно! Все дуры здесь сначала надеются: все будет хорошо, счастье ждет впереди. Не понимают, что рак души. Ты тоже пока не понимаешь, а ты верь. А ты верь. Лучше на слово верь. Я тут хозяйка, а не хочу больше, потому что гости незваные. Поможем друг другу, спустим кровь, пока не поздно. Сегодня ночью. Договорились?