Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 50

За эту ночь слова утратили ценность и стоили теперь не больше мелких монет, незначительных и легковесных, таких, на которые купишь разве что ленты, пуговицы, яблоко или яйцо.

Пройдут недели, они сложатся в месяцы, она будет выбираться из постели, оставляя там спящую Полли, босиком на цыпочках красться по дому, пробираться, дрожа от холода, через двор в его комнатушку; наткнувшись на него в огороде, удивлять внезапным поцелуем или просто глядеть на него издали, пробегая по лужайке, чтобы набрать сухих веток на растопку, и все это время их безмолвное понимание будет по-прежнему казаться беспредельным.

Хотя Сара не сумела бы выразить свои чувства словами, однако она только теперь по-настоящему ощутила, что значит быть живой и какой смысл имеет их затянувшееся пребывание в этом уединенном месте.

Год повернул на весну, дни стали длиннее, проклюнулись зеленые ростки первых подснежников, и их белые головки качались на февральском ветру, по лугам разбрелись ягнята. Все это Сара чувствовала и проживала с новой силой, будто сливалась с меняющимся миром, будто это ради нее наступала весна. Если прежде собственное тело казалось ей запряженной лошадью, что везет ее самое сквозь череду дней, то теперь оно ощущалось иначе: как роскошь, как источник наслаждения и восторга.

Про шрамы Сара не спрашивала. Они относились к той области молчаливого единения, где слова не нужны. Окровавленный солдат, выпоротый под дождем за неповиновение, и согревающий ее в своих объятиях израненный мужчина каким-то образом дополняли и оправдывали существование друг друга. Они с Джеймсом не говорили и еще на одну деликатную тему, но Сара знала: он позаботится о том, чтобы не отяготить ее беременностью. И была благодарна ему и за эту заботу, и за подаренное ей наслаждение.

Непременно наступит время, когда станет очевидно, что одного молчаливого согласия недостаточно, когда обстоятельства обнаружат всю силу притяжения между ними и сделается ясно, что разлучить их невозможно.

Ну а сейчас Сара, только что открывшая для себя свое знание, не думала о том, что ждет их в будущем: она пребывала в безмятежно-радостном состоянии, довольная и успокоенная, и ничего не загадывала наперед.

Что до Джеймса, то он был настроен не столь беспечно. Он держал девушку в объятиях (она замерла, положив голову ему на грудь), чувствовал, как она прижимается к нему всем своим гибким телом, прислушивался к ее дыханию, и соленые струйки стекали у него по вискам, и он отнимал руку, чтобы вытереть пот. Она вздрогнула. Он погладил ее по голове, поцеловал в лоб. Это была катастрофа, прекрасная катастрофа, и ничего уже нельзя было повернуть вспять.

А Полли, бормоча во сне, вдруг проснулась, обнаружив, что постель рядом с ней пуста и успела остыть, уселась, сонно моргая, и вдруг, с ясностью внезапного озарения, безошибочно поняла, куда девалась Сара.

Дни, повседневные заботы – все шло как прежде. Миссис Б. все так же ворчала и тревожилась, миссис Хилл выходила из себя, Сара по-прежнему каждую неделю устраивала стирку, замачивая месячные салфетки, а Полли в меру своих слабых сил помогала ей. Мистер Хилл неизменно поплевывал на вилки, оттирая их до блеска, а в заднем дворе ржали и топали лошади, пока Джеймс обихаживал их, прежде чем вывести в поле или – что случалось чаще – запрячь в коляску, чтобы везти барышень на утренние визиты либо, ближе к вечеру, в гости на чаепитие. По сути, никаких перемен не произошло, однако для Сары все совершенно преобразилось.

Сара отнесла на почту в Меритон письма Элизабет, адресованные Джейн и миссис Гардинер в Лондон и миссис Коллинз в Кент. При себе у нее было несколько пенни, чтобы заплатить за пришедшие письма. Пухлые конверты были туго набиты тайнами. Сара рассматривала их, шагая назад по свежей травке. Повертела в руках, поднесла к лицу и понюхала, провела огрубевшим пальцем по цветным сургучным печатям. Они порхали повсюду, эти письма, словно вольные пташки. Носились по всей стране, как птицы.

– У тебя никогда не было такого чувства, – спросила Элизабет однажды утром у Сары, пока та зашнуровывала на ней корсет, – будто дни так и летят, – и она щелкнула пальцами, – хотя при этом решительно ничего не происходит?

Сара молча улыбнулась.

– Вот только что как будто было Рождество, а теперь уже февраль, и не успеем мы оглянуться, как его сменит март – а куда же подевался январь?

Что тут можно было ответить? Для мисс Элизабет дни проносились стремглав, зато для Сары, наоборот, невероятно растянулись, раздулись, выросли в размерах и при этом каждой своей выпуклостью или складочкой впитывали запах, сияние и теплоту каждого часа. Благодаря этому ее чувства до того обострились, что она постоянно пребывала в состоянии восторга, будто окунулась в жизнь с головой и теперь чувствовала себя более живой, чем когда-либо раньше.

– В марте я еду в Кент, – сообщила Элизабет.

Сара кивнула, продолжая шнуровать. Напоследок она потянула тесьму потуже и завязала бантиком. Потом подняла нижнюю юбку Элизабет и стала надевать ей через голову. Сквозь слои воздушных складок голос барышни зазвучал глуше:

– Признаюсь тебе, Сара, милая, я совсем не уверена, что хочу этого.

Сара застегнула нижнюю юбку на крючки, подхватила с кровати сиреневое домашнее платье и подняла на руках так, чтобы Элизабет сумела просунуть внутрь голову и руки. Сара поправила ворот и плечевые швы, а Элизабет подтянула узкие рукава. Покончив с одеванием, Сара еще успела бы застать Джеймса на кухне или встретить его в коридоре, когда он нес наверх завтрак для хозяев.

Элизабет сама справилась с манжетами, а Сара тем временем застегнула костяные пуговицы на спине.

– Конечно, чудесно будет повидать Джейн. Но шесть недель в Кенте, с Коллинзами…

Лиззи оглянулась на Сару, Сара кивнула: она закончила. Элизабет отошла к окну, бросив ночную сорочку на полу.

– Боюсь, мне не удастся получить от этого визита должного удовольствия.

Подняв ночную сорочку, Сара встряхнула ее и, аккуратно сложив, положила под подушку.

– Чем еще могу служить?

– О нет, спасибо, Сара, пока больше ничего не нужно.

Сара сделала реверанс и вышла. Прикрыв за собой дверь спальни, она пролетела через холл к двери, ведущей на черную лестницу для слуг. И, чуть не кубарем скатившись по ступеням, выскочила в коридор в надежде увидеть там Джеймса.

Однажды зябким днем Уикхем наведался на кухню, принеся с собой сквозняк и запах табачного дыма. Обычно ему нравилось отираться на пороге, но на сей раз он переступил через него, тем самым нарушив границу, отделяющую один мир от другого, столь бесцеремонно, будто для него это попросту не имело значения.

– А, так вот что здесь. Кухня!

Полли уставилась на Уикхема с открытым ртом, упустив в миску мутовку, которой взбивала яичные белки. Сара, распрямив спину, увидела незваного гостя и тоже замерла со ступкой и пестиком в руках. Словно яркий, нарядный павлин решил снизойти до простушек-курочек и важно расхаживал среди них по двору, поклевывая зернышки.