Пуп земли - Венко Андоновский Страница 51

Он смешно выглядел в начале туннеля: как тот, кому нужно пройти шагом то, что я уже пробежал.

* * *

Мы добрались до Белеса часов в девять, я купил Земанеку билет, посадил его в первый же автобус и упросил оставить меня одного. Он сопротивлялся; говорил, что не хочет ехать без меня, боялся, что я попадусь в Велесе на глаза физкультурнику с Люцией и физкультурник меня убьет; я сказал ему, что это мое дело и что мне теперь терять нечего. Я хотел любой ценой найти Люцию, отозвать ее в сторону и поговорить с ней.

Земанек уехал автобусом в девять тридцать, и я остался один. Ночь была летняя, звездная, хотя и чуть жарковатая. Я купил сигареты в первом попавшемся ларьке и пошел к главной улице, в центр.

Я был уверен, что встречу Люцию; повернул на мост, прошел мимо железнодорожного шлагбаума и очутился на пешеходной улице рядом с гостиницей «Эпинал». Я дважды прошел всю улицу из конца в конец (народу была туча, юные парочки держались за руки и целовались); все это меня распаляло, я был полон тоски и желания; но о Люции я думал уже не как о той Люции, которую я знал и какой представлял себе, а как о курве Люции, что подразумевало и известную долю желания поиздеваться над ней; я хотел задеть ее, и уже не только душевно, но и телесно; хотел довести ее до слез, наставить ей синяков, унизить ее. И когда я уже потерял последнюю надежду повстречать ее, я ее увидел; она шла под руку с пожилой госпожой (я решил, что это ее тетка), что-то ей рассказывала и смеялась; смеялась совершенно беззаботно, раскованно. «Так себя чувствуют проститутки после секса; как будто ничего и не было», — подумал я. В ту же минуту мне пришла в голову мысль: «Может быть, она рассказывает, как я осрамился сегодня перед всеми с моими видениями?» И направился к ним. Люция увидела меня, когда я был метрах в десяти от них, оцепенела, остановилась и еще сильнее ухватилась за теткину руку. Женщина удивленно посмотрела на Люцию, потом на меня; Люция сказала ей:

— Это он. — (У меня всегда была эта способность — читать по губам.)

Я остановился, поздоровался и сказал:

— Извините, вы не позволите недолго поговорить с Люцией?

Женщина ответила:

— Конечно, молодой человек, — и отошла в сторону к витрине, сказав: — Люция, я подожду тебя здесь.

Мы остались одни; стояли и смотрели друг другу в глаза.

— Ты что тут делаешь? — спросила она.

— Приехал, чтобы увидеться с тобой, — ответил я. — Чтобы объясниться.

— Нам с тобой нечего объяснять, — сказала она.

— Люция… Где твой любовник, Люция?

— Ты ничего не понимаешь.

— Может быть, я ничего не понимаю, но я знаю, что не вернусь сегодня домой, пока мы не поговорим. Я буду ждать тебя под мостом. Отправь тетку домой и приходи.

Люция ничего не ответила, просто отошла и направилась к магазинной витрине. Взяла тетку под руку, и они затерялись в толпе.

Я пошел под мост. По дороге купил бутылку вина; сел на берегу Вардара, открыл бутылку, курил, пил вино и опять курил.

Не знаю, как долго я ждал; в какой-то момент надо мной по мосту пронесся скорый поезд из Битолы, поэтому я знал, что было около одиннадцати. «Если через час не придет, то поеду на поезде в час ночи», — подумал я.

Люция появилась около полуночи. На ней была красная юбка с белыми цветами и легкая блузка; волосы были собраны в хвост, а глаза как-то по-особенному сияли. Она подошла, села рядом со мной, и мы долго смотрели на реку. Я чувствовал облако коричного аромата вокруг ее волос.

— Вот это и случилось, — наконец сказал я.

— Что случилось? — спросила она.

— Мы с тобой вместе, — ответил я.

— Даже и не надейся, — сказала она.

— Люция, я тебя сегодня видел.

— И я тебя видела. Причем пьяным, и вообще мне это не понравилось.

— Я не про это говорю; не пытайся меня сбить; это тебе не твой обряд с физкультурником.

Она с удивлением смотрела на меня.

— Я сегодня видел тебя в джипе с физкультурником. И я хочу, чтобы ты объяснила мне, что происходит.

Она молчала. Потом выдавила:

— Он меня подвез до Велеса. Вот что произошло.

Она и сама понимала, что эта пауза, во время которой она думала, что мне ответить, была слишком длинная и придавала ее словам оттенок откровенной лжи.

Я пил вино и чувствовал, что сложилась ситуация, в которой у меня появилось преимущество, потому что я требовал от нее отчета, и ей, очевидно, было неприятно оказаться в такой ситуации.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала она.

— Я, возможно, не понимаю, что такое здоровый народный дух, но прекрасно понимаю, что такое нездоровый секс; в джипе можно и искривление позвоночника получить. Этому ли тебя учит здоровый народный дух, Люция? — спросил я.

Она смотрела на меня, и мне казалось, что она сейчас расплачется; потом вдруг сказала, неожиданно громко:

— Это было просто небольшое собрание. Партийное.

— Ага, вот оно что! Так, значит, вы проводите партийные собрания в джипе физкультурника?

— Что ты придираешься? Мы, если хочешь знать, разговаривали о тебе.

— Вот как! — рассмеялся я. — И как разговаривали? На языке тела? И чем я заслужил честь стать темой вашего партийного разговора?

Она молчала, подперла голову рукой и смотрела на реку.

— А тогда, на Кроличьем холме, вы тоже разговаривали? — спросил я.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Какой Кроличий холм? Я никогда не была ни на каком Кроличьем холме, — сказала она ледяным тоном. И добавила: — Ян Людвик. Он требует, чтобы я на тебя заявила.

— Кому заявила, Люция?

— Ему. Директору.

И она рассказала мне, что физкультурник слышал весь разговор между мной и ею, когда она упрашивала меня, чтобы я повторил номер с лестницей, Петрунеллой и ее любовником. Сначала она пыталась меня защитить; он стал наседать на нее еще усерднее, потом то же самое повторилось на партийном собрании перед всеми; она плакала, а они, товарищи по Партии, спрашивали ее, не потому ли она плачет, что чувствует некоторую симпатию ко мне. Она сказала, что не чувствует. Я спросил ее, обманывала ли она их, когда так говорила. Сказала, что обманывала. Потом ей сказали, что недостойно члена Партии здорового народного духа позволить себе стоять на коленях и умолять какого-то неопределившегося выродка, первостатейного клоуна. Получила из-за меня строгий выговор по партийной линии. Еще ее спрашивали, не говорил ли я, что представление пошлое. Она сказала, что, мол, нет, не говорил и что сказал, что пошлый только номер, с которым сам и выступал. Тогда ей сказали, что это еще хуже, что она валялась в ногах у пошляка, Она согласилась, что совершила ошибку. Потом ее спросили, правда ли, что я сказал так, слово в слово: «Да плевал я на такой здоровый народный дух, который смеется только над гениталиями, которые дают шороху другим гениталиям, и над бздящими анусами; неужели это вершина народного искусства, Люция?!» Она сказала, что это правда. Потом ее отпустили пораньше с партийного собрания и сказали ей, что нужно будет дождаться решения центрального комитета. Она пошла домой в слезах и всю ночь читала мои стихи; проверяла себя и свою партийную совесть и в стихах не нашла ничего такого, что могло бы нанести какой-нибудь особый ущерб Партии и здоровому народному духу; тем не менее она и потом считала, что для выступления в школе эти стихи были несоответствующими. И сказала, что сегодня, когда я напился, к ней подошел физкультурник и сказал ей, чтобы она поехала с ним в Велее, а по пути он сообщит ей решение центрального комитета. И сообщил, что ей дали выговор с угрозой исключения из Партии и что у нее есть три месяца сроку, чтобы доказать свою лояльность Партии, И что в течение этих трех месяцев она не имеет права ни видеться, ни даже разговаривать со мной, и что за эти три месяца она должна составить полное досье на меня, описав все прошлые контакты со мной, а также передать им все, что я отсылал ей в письменном виде.