Однажды на берегу океана - Крис Клив Страница 51

Служащие центра временного содержания смеялись надо мной, качали головами и продолжали читать свои газеты. Иногда, прочитав газету, они отдавали ее мне. Мне нравилось читать ваши газеты, потому что для меня было очень важно научиться говорить на вашем языке так, как говорите вы. Когда в ваших газетах пишут о моей родине, ее называют развивающейся страной. Вы не стали бы называть мою страну «развивающейся», если бы не думали, что оставили нам будущее. Вот почему я знаю, что вы — не плохие люди.

Вы нам оставили то, что вам самим больше не нужно. Когда вы думаете о нашем континенте, вы, наверное, представляете себе дикую природу — львов, гиен и обезьян. А когда я думаю о своей родине, я представляю себе все поломанные машины, все поношенное, вышедшее из строя, искореженное и потрескавшееся. Да, у нас есть львы. Они спят на крышах ржавых контейнеров. И гиены у нас есть. Они пожирают головы солдат, которые не успели дезертировать с поля боя. А обезьяны? Обезьяны живут за пределами нашей деревни, они играют на куче старых компьютеров, которые вы прислали в помощь нашей школе — школе, в которой нет электричества.

Вы отобрали будущее у моей страны и прислали в мою страну предметы из своего прошлого. У нас нет семени, у нас есть шелуха. У нас нет духа, у нас есть череп. Да, череп. Именно череп мне приходит на ум, когда я пытаюсь подобрать самое подходящее название для моей страны. Если бы премьер-министр самых тихих часов позднего вечера в один прекрасный день позвонил бы мне и сказал: «Пчелка, тебе выпала величайшая честь — дать название нашему древнему горячо любимому континенту», я бы ответила: «Сэр, наш мир стоит назвать Голгофой, местом черепа» [36].

Это было бы хорошее название для моей деревни, еще даже до того, как пришли люди, сожгли наши дома и стали бурить землю в поисках нефти. Это было бы хорошее название для поляны вокруг лимбового дерева, где мы в детстве качались на привязанной к веревке старой автомобильной покрышке и прыгали на сиденьях разбитого «пежо» моего отца и разбитого «мерседеса» моего дяди. Из этих сидений торчали пружины. Мы качались и прыгали и пели церковные песни из книжки с гимнами, у которой была оторвана обложка, а страницы были скреплены изолентой. Голгофа была тем местом, где я выросла, куда даже миссионеры заезжали ненадолго и оставляли нам священные книги в таком состоянии, что их не стоило увозить с собой в вашу страну. В нашей деревне в единственной Библии недоставало всех страниц после сорок шестого стиха двадцать седьмой главы Евангелия от Матфея, поэтому наша религия заканчивалась словами: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты меня оставил?»

Вот так мы жили, счастливо и безнадежно. Я тогда была маленькая и не грустила о будущем, потому что не знала, что оно должно у меня быть. Об остальном мире мы знали только по вашим старым-престарым кинофильмам. Это были фильмы о людях, которые вечно куда-то спешили. Порой они куда-то спешили на реактивных самолетах, порой — на мотоциклах, а порой — вверх тормашками.

Новости мы узнавали по каналу, который можно было бы назвать «Голгофа-ТВ». Это такой канал, программу которого нужно составлять самостоятельно. От телевизора осталась только деревянная коробка, и эта коробка валялась в красной пыли под лимбой, и моя сестра Нкирука, бывало, засовывала голову в эту коробку и как бы появлялась на экране. Это очень хороший прием. Теперь я знаю, что мы должны были назвать это реалити-шоу.

Моя сестра поправляла платье, прицепляла к волосам цветок, вот так, улыбалась с экрана и говорила: «Здравствуйте, это новости Би-би-си. Сегодня с неба будет падать мороженое, и никому не придется идти на реку за водой, потому что из города приедут инженеры и поставят посреди деревни колонку». А мы, остальные дети, сидели полукругом вокруг телевизора и смотрели, как Нкирука передает новости. Нам нравилось слушать ее мечты. В приятной предвечерней тени мы ахали от восторга и восклицали: «Вот это да!»

Одно из хороших качеств телевидения в заброшенном мире состоит в том, что с телевизором можно поговорить. Бывало, мы кричали Нкируке:

— А этот снег из мороженого, он когда точно пойдет?

— Ближе к вечеру, конечно, когда станет прохладнее.

— А откуда вы это знаете, госпожа дикторша?

— Знаю, потому что должно быть прохладно, иначе мороженое растает. Вы что, дети, такие глупые? Ничего не знаете?

А мы сидели и кивали друг другу: конечно, конечно, сначала должно было стать прохладно. Нам ужасно нравились телевизионные новости.

В такую же игру с телевизором вы можете играть в своей стране, но будет труднее, потому что телевизор не станет вас слушать. Наутро после той ночи, когда Лоренс впервые остался в доме Сары, Чарли захотел, чтобы включили телевизор. Я услышала, как Чарли проснулся, когда Сара и Лоренс еще спали, и зашла в его комнату. Я сказала: «Доброе утро, младший братик, хочешь завтракать?» А он ответил: «Нетушки, не хочу я завтрыкать, я хочу ТЕЛЕВИЗОР». А я спросила: «Мамочка разрешает тебе смотреть телевизор до завтрака?» Чарли посмотрел на меня очень терпеливо, но с видом учителя, который уже три раза подсказал тебе правильный ответ, а ты все время его забываешь. «Так ведь мамочка спит», — сказал Чарли.

И мы включили телевизор. Мы смотрели на экран, не включая звук. Шел утренний выпуск новостей Би-би-си, показывали премьер-министра, произносящего речь. Чарли склонил голову к плечу, глядя на экран. Его бэтменские ушки легли набок.

— Это Джокер, да? — спросил он.

— Нет, Чарли. Это премьер-министр.

— Он хороший или злюка?

Я задумалась.

— Половина людей считает, что он хороший, а половина — что он злюка.

Чарли захихикал.

— Очень-очень глупо, — сказал он.

— Это демократия, — сказала я. — Если бы ее не было, ты бы ее захотел.

Мы сидели и смотрели, как шевелятся губы премьер-министра.

— А чего он говорит? — спросил через некоторое время Чарли.

— Он говорит, что сделает снег из мороженого.

Чарли повернул голову и посмотрел на меня.

— КОГДА? — спросил он.

— Примерно в три часа дня, если погода будет прохладная. А еще он говорит, что молодым людям из других стран, которые убежали от беды, будет позволено остаться в этой стране, лишь бы только они работали и не делали ничего плохого.

Чарли кивнул:

— Премьер-министер хороший.

— Из-за того, что он добр к беженцам?

Чарли отрицательно покачал головой:

— Из-за мороженого снега.