Джентльмены - Клас Эстергрен Страница 51

Расчет оказался верным. Генри старался держаться курса, и при первых лучах солнца вдали черным густым облаком показался силуэт Стормён.

В детстве Стормён был вторым домом Генри, здесь он знал каждый камень, каждый мелкий мысок береговой линии, каждый истрепанный ветром кустик. Жители острова — родня матери — узнавали Генри за километр. Его называли Ураганом — возможно, из-за непогоды, бушевавшей в момент его рождения, а может быть, из-за бурного темперамента.

Надо было спрятаться. Стормёнские, хоть и казались дурачками, могли быстро прикинуть, что к чему. Если бы они увидели, как Генри вплывает в Стурвикен на каноэ защитного цвета, слухи понеслись бы в ту же минуту и, несмотря на то что на всем острове не было ни одного телефона, ветер, волны или рыбаки на лодках донесли бы весть до материка быстрее телеграфа.

Генри причалил в северной бухте на рассвете. Он устал, ему было плохо от водки. Ему хотелось спать, вытянуть ноги и крепко спать. Генри знал, что немногочисленные обитатели острова редко покидают свои владения и в северной оконечности почти всегда безлюдно, поэтому он спрятал каноэ в расщелине, где защитная раскраска сделала свое дело: лодки не было видно.

В паре сотен метров от бухты находился маяк, освещавший бело-красными лучами бесконечность моря. Маяк не охранялся, и Генри воспользовался этим.

Все складывалось как нельзя лучше, и, пережив несколько беспокойных дней, Генри оказался дома. Он вошел в стокгольмскую квартиру на улице Брэнчюркагатан поздно вечером. Грета и Лео спали. Генри снял тяжелый плащ и повесил его в прихожей, спрятал свои вещи в гардеробе и прошел на кухню.

— Это ты? — раздался испуганный голос разбуженной Греты, которая вошла в кухню, запахивая халат. — Да ты с ума сошел, сын! — горестно воскликнула она, обнимая Генри. — Знал бы ты, как я волновалась. Твое начальство звонило, сказали, что ты сбежал… Я-то поняла, что бояться нечего… но ты с ума сошел! Тебя в тюрьму посадят!

— Не беспокойся, мам, — отозвался Генри. — Им меня не поймать.

— Ты точно сумасшедший, Генри, — повторяла Грета, охая и хватаясь за кастрюли, чтобы разогреть еду для Дезертира.

— Я только попрощаться, — серьезно произнес Генри.

Грета возилась с кухонной утварью, не желая слышать, что говорит сын.

— Попрощаться… — горько повторила она. — Не видать мне с тобой покоя.

— Я уеду из страны, — пояснил Генри. — В Копенгаген. Там меня ждет квартет, если я захочу. Ты же знаешь… мне туго пришлось.

— Я знаю. — Грета выпрямилась. — Но почему ты ничего не говорил?

— Хотел разобраться сам, это мой стиль.

— Сбежать? Это твой стиль? Да уж, ты всегда был таким. Вылитый отец. Но ты сумасшедший, Генри. Сюда придет полиция, и…

— Полиция сюда не придет. Я уеду за границу и буду жить там, пока… пока…

— За границу!

Грета села за стол, уронив голову на руки. Генри не мог понять, почему женщины начинают плакать, стоит ему оказаться рядом.

«Семь лет — срок небольшой, сказал мальчик после первой школьной взбучки», — такими словами Грета напутствовала сына.

Генри стоял в прихожей, одетый и готовый к отбытию, с сумкой в одной руке и плащом в другой. Долгие проводы — лишние слезы. Генри приоткрыл дверь в комнату Лео, чтобы взглянуть на брата, которого ему предстояло увидеть очень нескоро. Лео был поэтом-вундеркиндом, он уже выступал на телевидении, в «Уголке Хиланда». Генри знал, что будет скучать по нему, но не был уверен во взаимности.

Грета припомнила старую поговорку, чтобы приободрить сына и саму себя, после чего Генри отправился в путь. Дойдя до улицы Хурнсгатан, он позвонил в дедову дверь. Ему нужны были деньги.

После смерти бабки дед стал ложиться поздно. Он возобновил деятельность удивительного клуба «ООО», а также вернулся к прочим таинственным проектам, о которых ничего никому не рассказывал.

— Генри, мальчик мой, — сказал дед. — Ты совсем с ума сошел, но я всегда питал слабость к безумцам. Входи!

Генри вошел в квартиру, пропахшую дымом сигар. Дед читал, сидя в гостиной перед почти погасшим камином, и уже собирался ложиться.

— Копенгаген, говоришь? — произнес старик Моргоншерна. — Славный, милый город, но лучше тебе перебраться в Париж, я не был там с… — И старик принялся рассказывать о своих путешествиях по континенту, а Генри оставалось лишь слушать.

Спустя два часа он вновь оказался на улице. Дед Моргоншерна снабдил внука тысячей крон наличными, благословением и туманным сообщением о том, что вскоре дома потребуется его помощь — в чем, Генри предстояло узнать позже.

Генри распрощался со Стокгольмом, Гретой, Лео, дедом, Мод и В. С. и всем, что держало его дома. Он спешил, убегая от сомнений.

Вечер был темный и глухой, моросил дождь. Улицы пустовали: началось новое десятилетие, но люди сидели дома — они еще не знали, что это десятилетие войдет в историю как совершенно особое, что скоро сидение дома выйдет из моды. Лео Морган учился в шестом классе, ему давали много домашних заданий, с которыми он безупречно справлялся, занимаясь каждый вечер после ужина. Тем вечером он готовился к контрольной по математике, и глухая темнота была идеальным фоном для сложных уравнений. Он ходил к Вернеру Хансону, чтобы тот помог ему решить кое-какие примеры, но мама Вернера не пустила Лео на порог, сказав, что Вернер болен. Лео слышал, как Вернер ходит по комнате и спрашивает, кто пришел, но спорить с его мамой было бесполезно. Мать Вернера была самой строгой в доме, она была одинока — как и Грета, но Грета не всегда была одна. Папа Вернера исчез много лет назад, и сам Вернер утверждал, что папа моряк и живет на острове в теплом море, а Вернер поедет к нему, как только закончит школу. Вернер Хансон любил «Хансона», как он называл папу, хоть никогда и не видел его. Вернеру вообще нравились пропавшие люди, ему нравилось читать о мальчиках, которые отправлялись за дровами и не возвращались, пропав без вести в безлюдной местности и не оставив ни единого следа…

Вернер обожал размышлять над этими таинственными исчезновениями, у него была целая коллекция, картотека пропавших людей, в которую он постоянно заносил новые данные из газет. Все это было невероятно интересно. Вернер определенно имел вкус к эффектным историям.

Тем октябрьским вечером шестидесятого года Лео не позволили войти к Вернеру, и спорить с его мамой было бесполезно. Поэтому подготовка к контрольной заняла больше времени, чем надеялся Лео, а затем так же трудно пришлось со шведским. Лео нужно было написать небольшой опус — так ветхозаветный учитель называл сочинения, — о своем гербарии. Тему Лео выбрал сам, но задание было обязательным для всех, и теперь он перелистывал гербарий при свете лампы, чтобы собраться с мыслями и поведать, как он собирал растения, или пересказать легенду о Стормёнском колокольчике, самом гордом цветке.