Путешествие мясника. Роман о семейной жизни, мясе и одержимости - Джули Пауэлл Страница 51

Нет, наверное, все-таки не каждый сантиметр, потому что, как объясняет мне Сантьяго, рынок может вместить тридцать тысяч голов скота. А сегодня здесь всего тысяч десять. Не самый оживленный день.

Мы ждем звонка от приятеля моего проводника, одного из поставщиков, работающих на рынке, Быстро светает, и в тот момент, когда за ненадобностью гасят фонари, в кармане у Сантьяго оживает мобильный.

— Пошли, — машет он мне рукой, обменявшись со звонившим парой слов.

Мы спускаемся по лесенке, пересекаем мощеную дорогу, разделяющую рынок надвое, и подходим к одному из щитовых домиков. У дверей нас встречает здоровый мужик в куртке и тяжелых сапогах. После рукопожатий и традиционных поцелуев в щеку мы проходим в офис.

Там я прослушиваю краткую лекцию о том, как происходит торговля скотом на Mercado de Liniers, и рассматриваю бланки, которые должен заполнить продавец: номер загона, количество животных, породы — norcilla, vacilla, tornero, — разные цены, зависящие от качества, процента жира и структуры мяса. Хозяин пересказывает мне довольно бурную историю рынка, отдающую Диким Западом, повествует о недобросовестных поставщиках и жуликах-посредниках. Сам он, как выясняется, тоже посредник, но не жулик. Напротив, он очень гордится своим добрым именем. Сантьяго хлопает его по спине и улыбается: «Я покупаю мясо только у него. Он лучший!»

Снаружи доносится звон колокола; он означает, что нам пора надевать куртки и выходить на улицу. Солнце уже стоит высоко и обещает ясный день. Мы опять забираемся на подвесные мостки, огибающие по периметру каждый загон. Внизу собралась небольшая толпа, сплошь состоящая из мужчин; похоже, сегодня я здесь единственная женщина. Они следуют гуськом за человеком с мегафоном в одной руке и небольшим черным молоточком в другой. За его спиной маячит другой служащий рынка с блокнотом и ручкой.

Перед каждым загоном человек с мегафоном останавливается, дважды ударяет молотком по железному поручню и начинает выкрикивать цифры на испанском: «Ocho cinco, ocho cinco, nueve? Nueve, nueve cinco? Diez?» Мужчины что-то негромко говорят, поднимая руки, чтобы привлечь его внимание. Когда ставки заканчиваются, аукционист еще раз ударяет молотком по поручню и объявляет: «Diez». Второй парень что-то чиркает в блокноте, и вся компания переходит к следующему загону. Эта процедура занимает не больше тридцати секунд, и слава богу, потому что скота здесь немерено. Покупатель, назвавший самую высокую цену, делает знак одному из своих gauchos, тот берет в руки клеймо, макает его в прикрученное к ограде ведро с белой краской и метит каждое купленное животное. Потом всех их выгоняют в проход и гонят в другой конец рынка, где грузят в специальные фургоны. На несколько минут тишина нарушается топотом копыт и криками gauchos, после чего аукцион так же чинно продолжается.

Большинство покупателей изучают животных сверху, с мостков, но некоторые предпочитают находиться внизу, среди gauchos и быков. Сантьяго указывает мне на внушительного, красивого старика верхом на прекрасной гнедой лошади; на нем черный берет и шерстяное пончо, на кончике носа сидят очки, а на шее висит мобильный телефон. «Видишь? — спрашивает он шепотом, чтобы не мешать ходу аукциона. — Это закупщик самой крупной в Аргентине сети магазинов. Здесь он вроде как старший. Когда он замечает то, что ему нравится, звонит, и вон тот парень делает за него ставку».

Я не понимаю почти ничего из того, что говорится в ходе аукциона, а потому развлекаюсь тем, что рассматриваю бычков. Все они такие… славные. Очень славные. Они поднимают на нас большие влажные глаза и моргают с очаровательным простодушием. И я уже не в первый раз обещаю себе, что когда-нибудь спасу одну корову: выкуплю и до самой ее смерти буду кормить морковкой, или что они там любят больше всего? Хотя, наверное, в подобной обстановке такая сентиментальность не очень уместна.

К десяти часам аукцион заканчивается.

— Ну вот, теперь очередь боен. Их тут в округе штук тридцать. Работают они до четырех, так что к половине пятого все эти животные будут уже убиты и разрублены на части.

— Ни фига себе, вот это темпы!

Всего за шесть часов десять тысяч животных должны загнать в грузовики, развезти по бойням, забить и разделать. Я за это время, возможно, успела бы срезать мякоть с шести лопаток, да и то потом мне понадобился бы серьезный анальгетик.

Выйдя с рынка, мы пешком идем по району Меркадо. Широкие пыльные улицы, небольшие фабрики, грузовые фуры. Carnicerias с кислыми запахами и затоптанным линолеумом на полу — здесь торгуют дешевым мясом для бедняков. Мимо нас то и дело проезжают самосвалы, с верхом нагруженные белыми вычищенными костями. Солнце наконец-то сумело прогреть воздух. Сантьяго ведет меня в salumeria, коптильню, которая принадлежит его знакомым.

Salumeria производит на меня неизгладимое впечатление. Джош с его любовью к мясу и большим, устрашающего вида механизмам вообще свихнулся бы здесь от восторга. Длинный пустой коридор с массой дверей, за каждой из которых открывается полутемная комната, пропахшая пьянящим ароматом копченого мяса, с высокими шестиметровыми потолками и чем-то вроде строительных лесов, на которых висят тысячи вялящихся колбас. В соседней комнате сверху свисают свиные окорока — здесь готовят прошутто. Мужчины в белой форме с помощью здорового механизма наполняют свиные мочевые пузыри мелко перемолотым фаршем: готовят «болонью». Налюбовавшись на все это, мы заходим в кабинет к владельцу коптильни, который угощает нас восьмью видами колбас: перочинным ножом отрезает от каждой по несколько кусочков и раскладывает их на мятом бумажном пакете.

Когда подходит время ланча, Сантьяго приглашает меня в свое любимое заведение: «Parrilla de tos Corralles». Там шумно и многолюдно. По предложению Сантьяго мы заказываем каждый по порции говяжьих ребрышек, приготовленную на гриле зобную железу, салат из белой фасоли, бутылку вина и два кофе. Все это изумительно вкусно и обходится нам в двадцать семь долларов на двоих. Вино вполне приличное, еда простая и питательная, а вот застольная беседа, к сожалению, идет не слишком оживленно. Языковые трудности. Я опять пытаюсь изображать Американскую Даму, но Сантьяго не реагирует на мое кокетство так, как мне хотелось бы. Может, оно и к лучшему. Когда-нибудь эта Дама доведет меня до беды. Один раз так уже едва не случилось, но, слава богу, она умеет ловко выпутываться из возможных неприятностей.

— Ах, черт! — Американская Дама капризничаете манере Розалинды Рассел.

Толстый, седовласый и добродушный бразильский джентльмен куда пьянее, чем она. Американская Дама без труда может перепить мужчину, который весит в два раза больше нее самой. Он в изнеможении прислоняется к дверям, ведущим в ее прелестную квартирку: бразильцу явно не терпится попасть внутрь, а потом пробраться и в трусики хозяйки. Американская Дама перестает рыться в сумочке и поворачивается к нему с самой пленительной улыбкой:

— Я только что вспомнила, что хотела купить сигареты. Не знаете, где их можно достать ночью? «Мальборо лайтс»?

Она несколько раз беспомощно хлопает ресницами, и, разумеется, джентльмен не в силах устоять.