Доизвинялся - Джей Рейнер Страница 51

– Я всегда думал, что влюбиться будет по-настоящему страшно, – сказал мне однажды поздно ночью Стефан, когда мы сидели вдвоем у меня в спальне и немного подкуривались травой. – Но знаешь, совсем нет. Это самое простое на свете. Я, честное слово, думаю, что нашел ту самую.

– Рад за тебя, – сказал я, но совсем не радовался. В моих фантазиях он попадал под поезд или под автобус. Трагедия заставила бы Габи обратиться ко мне за поддержкой и утешением. И подхваченная волной эмоций она бы наконец поняла, что я тот самый.

– Ужасно, что Стефан умер именно так, – слышал я ее голос в моих снах наяву. – Но по крайней мере мы узнали, что на самом деле друг к другу испытываем.

– Да, – ответил бы я, – эта трагедия не была напрасной. Я знаю, что Стефан за нас счастлив.

Хотя, невзирая на все мои надежды, их отношения не оборвались, я изо всех сил цеплялся за мысль, что они рано или поздно надломятся из-за расставаний, ведь Габи и Стефан учились в разных университетах. Разумеется, я считал, что это случится потому, что Стефан поддастся своим порывам и убежит с кем-нибудь еще, а Габи останется верной. Обернулось иначе.

Был весенний семестр нашего второго курса. Мы с Габи пошли на субботнюю вечеринку с обычным сбродом близких и неблизких друзей. По какой-то причине Стефан в тот уик-энд приехать не смог. Было поздно, мы напились. Она сидела у меня на коленях, прислонившись головой к моей шее и уютно пристроив изящную спину к моему огромному животу. Мы рассматривали знакомых, болтали о друзьях, которых знали многие годы и которых, как нам казалось, увидели теперь в новом свете – благодаря расстоянию и лихорадочной новоприобретенной возрослости, которую давала студенческая жизнь. В поле нашего зрения попал Гарет Джонс: широкоплечий, с накачанными ляжками, мускулисто-упругий от тестостерона. Гарет играл в футбол. Гарет играл в регби. Он учился на инженера. Когда нам было пятнадцать, такие, как Гарет, всегда первыми бросались в кучу малу самцов-подростков, в которых мы тогда хохотали до колик. Гарет всегда с готовностью смеялся над моими шутками, а потому был у меня на хорошем счету, хотя, насколько мне помнится, никогда не рассказывал ничего, над чем мог бы посмеяться я сам.

Я сказал:

– А вот и сгусток мужских гормонов.

– Гарет?

– Ага. Я всегда считал его другом, но знаешь, что интересно? Сам сейчас не пойму почему. У нас ведь нет ничего общего.

– А мне Гарет всегда нравился.

– Что?

– Ну, для поцелуев и разговоров он не слишком подходит. А вот насчет «ух ты, вот это да!»… ну, сам понимаешь… то, что у него в штанах. – Извернувшись, она подняла на меня сонный взгляд. – Тебе ведь можно такое говорить, правда? Ведь нет ничего дурного в том, что тебе нравятся и другие мужчины, если у тебя уже есть парень, верно? Это ведь не значит, что я не люблю…

Я погладил ее по затылку.

– Не бери в голову. Я не настучу Стефану.

Она поцеловала меня в щеку.

– Ты такой хороший друг. Не знаю, что бы я без тебя делала. Так чудесно, когда можно говорить что думаешь. – Она повернулась снова посмотреть на Гарета. – А попка у него действительно чудесная.

Конечно, я не собирался говорить Стефану. Мои планы были гораздо изощреннее.

В свою защиту должен подчеркнуть, что в моем плане не было расчета. Он был целиком и полностью оппортунистским. Иными словами, общая идея бродила у меня в голове несколько недель. Мне мнилось, что если я помогу порвать Стефану с Габи, то только окажу услугу обоим. Я считал это своим долгом. Стефан явно был опасно влюблен в девушку, чьи мысли были заняты другими мужчинами. Как друг я обязан при ближайшем удобном случае положить неизбежный конец их роману, так как чем дольше затянутся эти якобы отношения, тем больнее будет разрыв. К тому же мне нужно было спасти Габи от того, чтобы она непреднамеренно не ранила Стефана сверх необходимого (я ведь знал, что такой поступок ужасно ее расстроит), и одновременно освободить ее для любви, которая ей предназначена. Иными словами – моей. Гарет, разумеется, был лишь катализатором. Что бы между ними ни происходило, оно было преходящим, так как если содержимое его штанов и обладало некоторым (незначительным) интересом, то содержимое головы – нет. Все это было мне очевидно.

Итак, опять вечеринка. Несколько грамм крепкой травы у меня в кармане, и Стефана нигде не видно. Приедет попозже из Бристоля, сказала Габи. Гарет курит самокрутки под деревом за домом, подняв одно колено и оперев стопу о ствол, наблюдая, как мир проходит мимо. Я предлагаю Габи улизнуть в старый сарай выкурить косяк, но горестно сообщаю, что у меня нет папиросной бумаги. Это – ложь: бумажки лежат у меня в кармане куртки, можно сказать, у самого сердца. Ложь необходима. Я подхожу к Гарету, который быстро соглашается к нам присоединиться. Несколько бумажек в обмен на возможность подкуриться? Кто бы отказался? Выгодная сделка. Я тороплю обменивающихся возбужденными смешками «друзей» в вечерние тени. Как только они исчезают за кустом, я оглядываюсь и вижу, что из дома в сад выходит Стефан, не успевший даже сбросить дорожный рюкзак. Он ищет нас, но мы растворяемся прежде, чем его глаза привыкают к сумеркам. Он достаточно скоро нас увидит.

Внутри сарай освещен лишь тусклым отблеском света из окон дома, который пробивается между деревьями за дощатой стеной. Свет мне нужен, чтобы свернуть косяк. Моя огромная, сгорбленная, с округлыми плечами тень неуклюже движется по стене. Габи примостилась на груде мешков с углем и торфом, поставив длинные изящные ноги на старый верстак с банками краски. Она, похоже, удобно устроилась, элегантные складки юбки свисают до пола. Гарет стоит, прислонясь к серой дощатой стене – приблизительно в той же позе, в какой стоял у дерева. В какое бы место или ситуацию его ни поместить, он всегда выглядит одинаково.

Они молча наблюдают за мной, обмениваются выжидающими взглядами. Когда подготовительные работы завершены, я раскуриваю косяк, перекрученная на конце бумага опасно вспыхивает, и, глядя на танцующий язычок, эти двое смеются как школьники, а язычок гаснет, превращаясь в тлеющее ярко-красное зернышко. Очень быстро сладковатый аромат травы забивает запахи угля, торфа и резиновых шлангов. Я пару раз неглубоко вдыхаю и передаю косяк дальше. Гарет затягивается глубоко, разгоревшийся огонек на мгновение освещает кряжи и впадины его лица с крепкой челюстью. Затем его сотрясает комический спазм кашля: он не может удержать весь дым. Мы хихикаем. Габи протягивает руку, гладит Гарета по плечу.

– Ты в порядке? – шепчет она.

Он поднимает глаза.

– Очень даже, – хрипло шепчет в ответ. Они не отводят взглядов и опять хихикают.

Я давлю в себе приступ ревности. С этим я могу смириться. Я ревную уже много месяцев. В последнее время для меня это обычное состояние. Ревность мной движет. Но на сей раз ревность иная. Она – лишь средство для достижения цели, а цель вдруг стала очень близка.

И говорю: