Время, чтобы вспомнить все - Джон О'Хара Страница 52

— Ну, все эти организации вроде рукодельного клуба или «Гильдии алтаря» — тут мы ничего поделать не можем. Но есть другие места — не организации. Например эта группа, которую вы организуете на следующий год, — маленький вечерний клуб.

— Артур в нем председатель.

— Так мне Бен и сказал. Естественно, в моем положении нам пришлось отказаться, но пока что у него даже нет названия, правда?

— Нет, у нас пока что даже нет для него названия. Просто маленький неофициальный вечерний клуб. Раз в месяц, ноябрь, декабрь, январь, февраль и март.

— И Бланш Монтгомери в такой клуб до смерти хочется попасть. Выскочка из Рединга, а некоторые приятные люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, об этом клубе даже не узнают. После того как она оскорбила наших детей, я бы за обеденным столом не захотела и близко с ней сидеть. Думаю, с этого можно начать.

— О, я могу позаботиться о том, чтобы они не получили приглашения.

— Вы, Бесс, имеете здесь такое большое влияние. Если ее без всякого шума все станут игнорировать и люди перестанут принимать ее приглашения, тогда она, возможно, поймет, что маленьких детей нельзя оскорблять безнаказанно. Она сидела в этой самой комнате… Я в жизни не видела женщины с такой нечистой совестью. А когда я увидела моего мальчика, всего перепачканного грязью и дрожащего от холода… ну, с Артуром, наверное, было то же самое, и вы, Бесс, наверное, чувствовали то же, что и я.

— О да, — согласилась Бесс.

— Я ничего не скажу о вечернем клубе никому, даже Бену. Вы позаботьтесь о нем так, как считаете нужным, и, возможно, госпожа Монтгомери тогда поймет, что не может не считаться с чувствами матерей. И если решите, что я чем-то могу вам помочь, Бесс, немедленно мне скажите. С нашими мальчиками обошлись просто гадко, но нас с вами это сблизило, как никогда.

— Я вам, Шарлотт, обещаю все сделать.

— Дорогая моя Бесс, самые лучшие друзья — это старые друзья, верно?

— Точнее не скажешь.

То, что чету Монтгомери не включили в маленький вечерний клуб, стало очевидным, только когда в него негласно набрали ограниченное число в двадцать супружеских пар и после этого перестали принимать заявки. Клуб этот был неофициальным: у него не было офиса, не было помещения, не было официальных бланков, и он нигде не вывешивал никаких объявлений. Назвали его «Второй четверг», и в названии слово «клуб» не фигурировало. Когда выяснилось, что Монтгомери в него не входят (и когда стало известно, что им даже не предложили в него вступить), их социальному положению пришел конец. Стратегия Шарлотт предусматривала личное оскорбление Бланш Монтгомери, но у нее не было нужды планировать свою месть слишком тщательно. То, что чету Монтгомери не приняли во «Второй четверг» уронило их в глазах как членов клуба, так и всех остальных, и никто, или почти никто, не знал, почему именно это случилось. Еще вчера Монтгомери были одной из первых семей в городе, а сегодня они всего лишь одна из старых семей с деньгами. И даже Бланш Монтгомери не подозревала в этом Шарлотт, которая не была членом «Второго четверга», так же как не подозревала и Бесс — женщину, неспособную на интриги. Злясь и рыдая, она винила во всем саму себя, но так никогда и не узнала истинной причины нанесенного ей оскорбления. Может, она тратит слишком много денег на наряды? А может, она флиртовала с чьим-то мужем? А может, им не понравился цвет, в который она перекрасила старый особняк Монтгомери? Она полностью сознавала грандиозность своего провала: ее не спасло даже то, что она замужем за Монтгомери. Но то, что он был женат на ней, оказалось достаточной причиной для того, чтобы нанести обиду семье Монтгомери. В 1930 году, когда ее сын, адвокат, защищал крупных бутлегеров и публичные дома, одевался как бутлегер и был одним из главных клиентов проституток, она по-прежнему винила во всем себя и желала, чтобы ее сын стал таким, как Джо Чапин.

Шарлотт как-то между делом сказала Бесс Мак-Генри, что та отлично справилась со своей работой, однако Шарлотт настолько глубоко была погружена в обязанности матери Джо, что не собиралась посвящать свою жизнь происшествию у Монтгомери. У нее были другие заботы. Шарлотт без всякого труда убедила чету Мак-Генри, что их мальчик обязан учиться в частной школе. Артур Дэвис Мак-Генри в 1870 году окончил обычную государственную школу в Гиббсвилле, а потом учился в колледже Дикинсон. Школьное образование считалось в то время достаточным, колледж — любой колледж — был уже роскошью. Задача Шарлотт облегчалась тем, что Артуру-младшему хотелось делать то же самое, что делал Джо, и Артур Дэвис и Бесс Мак-Генри обрадовались частной школе ничуть не меньше своего сына. Но семья Мак-Генри была предана колледжу Дикинсон, и убедить их, что Артур должен поступить в Йель, было непросто. И дело было не в деньгах. Разница в оплате учебы в Йеле и в Дикинсоне, Лафайетте или Мюленберге была несущественной. Но в Пенсильвании явное предпочтение отдавалось хорошим местным колледжам, и существовало некое предубеждение против Йеля, считавшегося заведением новоанглийским, и против Принстона, в котором слишком сильно было влияние южных штатов. Для жителей Гиббсвилля университетом был Университет Пенсильвании — заведение традиционное. Но он был в Филадельфии, а многие семьи предпочитали, чтобы их сыновья учились в городах поменьше — Истоне, Оллентоне, Карлайле. У большинства тех, кого посылали в Йель, было новоанглийское прошлое, и таковое, например, было в семье Чапин. Не было никаких сомнений в том, что Джо Чапин пойдет в Йель, но на то, чтобы убедить семью Артура Мак-Генри отдать предпочтение не Дикинсону, а Йелю, ушло пять лет. Самым убедительным аргументом оказалось не то, что Йель лучше Дикинсона, а то, что преимущества будущих дружеских связей помогут Артуру, как они надеялись, стать выдающимся адвокатом. И это рассуждение имело под собой почву. Владельцы компании «Уголь и железо» жили в Филадельфии и Нью-Йорке, где выпускников Йеля было гораздо больше, чем в Гиббсвилле.

Шарлотт искренне заботило будущее молодого Артура, но заботилась она фактически о компаньоне для своего сына. Так как она сама не могла сопровождать его в Йель, ей оставалось только одно: обеспечить Джо надежным компаньоном. К счастью для обеих семей, мальчики относились друг к другу с большой симпатией. Когда же дело дошло до высшей юридической школы, старшие Мак-Генри уже не возражали. Они послали Артура в Университет Пенсильвании вместе с Джо, игнорируя то, что в Дикинсоне тоже была первоклассная юридическая школа. К тому времени у Артура Дэвиса и Бесс сын учился в Йеле, и они уже были преданы Большой Четверке [23].

Никому и в голову не приходило спросить самого Артура, в какую он хочет пойти школу и колледж, вероятно, потому, что это не приходило в голову и ему самому. Его дружба с Джо было такой неотъемлемой частью его жизни, что во всех важных жизненных решениях он почти всегда полагался на выбор Джо. И хотя это не свойственно американскому образу мышления, но факт остается фактом: Джо занимал позицию, подобную королевской, а Артур — позицию его знатного компаньона. Однако сам Артур никогда не считал себя покорным слугой или подчиненным Джо. Артур нередко был для Джо удобным партнером, но сам он себя таковым никогда не считал. Он относился к себе с полным уважением и не мучился ревностью, когда Джо веселился в компании Алика Уикса, Дейва Харрисона или Пола Дональдсона. Благодаря внешней привлекательности, отличным манерам и стабильному финансовому положению Джо без конца приглашали на вечеринки и в дома его йельских приятелей, которые не жаждали вместе с ним приглашать Артура Мак-Генри. Джо мог запросто стать жителем Нью-Йорка и раствориться в растущей нью-йоркской толпе выпускников Йеля. С другой стороны, Артур был истинным «йельским пенсильванцем», и только; он никогда не искал ни работы, ни даже возможности работать в Нью-Йорке. Для Артура за все четыре года в Нью-Хейвене и позднее, в Университете Пенсильвании, самым большим событием по-прежнему оставалась «Ассамблея» в Гиббсвилле; на вечеринках в Нью-Йорке и Филадельфии он всегда чувствовал себя гостем, а в Гиббсвилле он был членом «Ассамблеи» (или, вернее, должен был им стать по достижении двадцати пяти лет). Положение Артура Мак-Генри в Йеле по-своему напоминало положение в нем Джо Чапина, если не считать того, что он пользовался большим, чем Джо, успехом в разных студенческих организациях и завел больше дружеских связей. Но Джо Чапин и Артур Мак-Генри были нью-хейвенские выпускники Йеля, а не нью-йоркские. Дейв Харрисон и Алик Уикс, оба жители Нью-Йорка, с радостью бы приняли в свою компанию Джо Чапина, и даже когда они с Джо разлучались, то всегда с легкостью возобновляли с ним отношения. Они с искренней вежливостью спрашивали его об Артуре Мак-Генри, зная, что тот был самым близким другом Джо, в то время как Джо был для них своим парнем, который по чистой случайности родился в городке с названием Гиббсвилль.