Пес и его поводырь - Леонид Могилев Страница 52

Над морем, чуть не на отвесной скале — кельи с плоскими крышами…

Тропа сворачивает направо и исчезает. И за поворотом — чудо. По склону хребта, как соты медовые, как игрушечные домики, террасы из калив и келий. Рощи лимонные и апельсиновые, и плоские крыши домовых церквей… Игрушечные крестики.

— Хочешь, Саша, здесь жить?

— Чего пристал, Пес?

Саша обиделся, на ровном месте балагурство оказалось неуместным. Гора вступала в свою власть.

В верхней части, как бы это назвать, не поселка же и не деревни, не населенного пункта… ну, как бы там ни было, возвышался главный храм. Почти на обрыве с трех сторон — стена из серого камня. Рядом с храмом над пропастью нависло красное здание. Они стали спускаться по горной тропе в тени деревьев. Жара и кустарник остались наверху. Красное здание оказалось архандариком. Молодой монах, веселый, кофе варит на плите, лавчонка открыта, у стены, в тени — мужики. Не паломники. Работяги. И не греки.

— Албанцы, — поясняет Пес, — а кто же еще?

Во дворе, под ясным афонским небом их пригласили за стол. Яйца, оливки, хлеб, яблоки, кофе. Саша достал из рюкзака баллон с остатками рицины, Пес кивнул. Вышло по кружке. Монах посмотрел укоризненно, и они быстренько выпили.

— Все. До возвращения с вершины сухой закон, — объявил Пес.

— Кто-нибудь нацедит из баклажки наверху — и нарушишь.

— Если только туристы. Немцы. Но я с лютеранами не пью.

— Я запомню.

Свет волшебный, свет ласковый от разноцветных огоньков лампад и свечей. Как праздничная елка в сумеречной комнате. Как в детстве. Пес с Сашей приложились к иконам, припрятались в свободных стасидиях. На клиросе прибавили огня. Пошла всенощная. Запели греки. Поплыли струи кадильного дыма. Зазвенели бубенцы кадильницы…

Сашу подхватили прозрачные шестерни времен. Он отчетливо загрустил. Немного погодя Пес вывел его из храма. Вставать нужно было рано, требовался отдых. Тем временем во дворе архандарика пили бесконечный кофе албанцы, греки и еще абы кто. Много всякого народа перемещается по горе. Если они здесь, значит, так нужно.

А ночью опять накатила на Пса ненавистная Латвия. Краевед…

… Пуммерс считал все это розыгрышем, прикидывая, кто из коллег мог сподобиться на такое, но пока это ему не удавалось. Лихая шутка. Смешно.

— Вот отличное начало для рассказа, — продолжил Пес.

— Неплохое. Мы изучали свежий знак. И наткнулись на совершенно новое городище.

— Как это так? Вы же занимаетесь наукой этой много лет?

— Но открытия-то совершаются постоянно.

— Вы зря зарплату получали, если не знали про целое городище. Вы должны были исползать всю вашу Латгалию, которая, кстати, и не ваша.

— А, вот уж, извините.

— Это вы меня извините. Город Двинск захапали.

— Мы тут жили.

— Нет, здесь другие жили.

— Так мне рассказывать или нет?

— Конечно, рассказывать. Я отвлекся.

— Всего в трехстах метрах от найденной скалы со знаками оказались рвы, огромные камни, насыпи. Площадь — два гектара.

— Вот видите.

— Да это все было покрыто дерном, заросло.

— Неважно. Продолжайте.

— Место малонаселенное, лесистое, неровный рельеф, сплошные овраги. В тот день мы дважды проходили мимо городища и ничего не замечали. А потом пошло и поехало. Между двумя оврагами образовалась какая-то насыпь, вроде той, что у дорог, метров в восемьсот длиной, шириной метров до десяти. И все это заканчивалось торчащей в реке скалой. Причем, ближе к реке хребет каменный утолщался. Он стал походить на палицу. Вы из радикалов? Лимоновцы? Жириновцы? Перебор некоторый получается. Я домой хочу.

— Да бросьте вы…

— Ладно. Продолжим, а потом, как говорится, сочтемся славой. Для предков места лучше выбрать было затруднительно. Высота городища метров восемь. Оставалось предкам только прорыть ров и все готово.

— Глядите-ка как просто. И прорыли?

— Конечно. Ширина рва метров двенадцать, глубина — четыре.

— Да это же отлично.

— Что отлично?

— Отличный укрепрайон получится. Или ров для расстрелов.

— Вы думаете?

— Да. Продолжайте.

— И надо всем этим возвышается Черная скала. Так и назвали это все — Черное городище.

— Вот этим мы и отличаемся. У нас Белгород, Белград, Белоостров. У вас Черное Городище, Черновцы, Чернобыль, Чернолицин.

— У кого это у вас?

— У лютеран, католиков, ливов.

— Да какой же он католик, Чернолицин? И он ваш!

— Бросьте вы. Никакой он не наш. Он ваш. Лютеранский.

Эрнест посмотрел совершенно безумными глазами на Пса. Ему по-детски захотелось расплакаться. Ему не хотелось никаких лекций сейчас читать. Ни о каких тайнах истории беседовать.

Пес зевнул и положил пистолет на колени. Эрнест попробовал привстать.

— Сидеть! Рассказывать!

— А по какому праву?

— По праву сильного. Продолжайте.

— Тогда я продолжу.

— Вот и хорошо.

— Лучше не бывает. Городище вряд ли было моложе тринадцатого века. По всей видимости, городище оказалось в этом труднодоступном и не подходящем для сельского труда месте уже после прихода немецких рыцарей и было тайным укрытием и местом возможной обороны. Оно, несомненно, связано с теми древними знаками, что найдены неподалеку.

— Да вы показываете поразительные способности к логике.

— Знаете, к каким выводам пришли в Академии наук?

— Где?

— В Академии!

— Это еще при большевиках?

— Конечно.

— И что же они решили на партактиве?

— Камень, который был найден здесь, — тот самый старый латышский камень Мары. В летний солнцеворот, когда приходило время свадеб, люди разжигали здесь костры и бросали цветы в пламя, жертвуя их богам. А святая Мара соединяла руки жениха и невесты и поднимала их над огнем, а дым, как бы их венчал. Вот, смотрите. Крест Наваждения.

— По моему, просто царапина на камне.

— Да как же так. Вот и вот!

— Ну ладно. А это что?