Субмарина - Джо Данторн Страница 52

В уголке на стене подвесной книжный шкаф. Там книги по питанию — «Диета для счастливых», одна книга по массажу — «Энергетический массаж чакр: духовная эволюция подсознания путем активации энергетических точек стоп», а нижняя полка целиком занята фотоальбомами.

Беру один альбом, датированный 1976 годом. Мои родители поженились в 1977. На первом снимке на вершине горы молодой Грэм с длинными волосами и другой парень, похожий на его бородатого старшего брата Они улыбаются; на них высокие носки в радужную полоску. Все фотографии подписаны от руки. Подпись под этой гласит «Гориллы в тумане». Я пролистываю альбом: море, дни рождения, статуи, люди, забирающиеся на деревья. У снимков закругленные края, и все как будто в медовой дымке.

Просмотрев примерно две трети альбома, обнаруживаю одну страницу с фотографиями из похода. Там есть один снимок Грэма и девчонки, которая, несмотря на ее загадочные волосы до сосков, оказывается моей мамой. Они не держатся за руки и даже не смотрят друг на друга, но Грэм выпятил грудь, а мама притворяется скромницей. Палатка на заднем фоне еще старого образца, из оранжевой полотняной ткани. Подпись гласит: «Охотник становится добычей». Девичья фамилия мамы — Хантер [31].

Без пятнадцати десять.

Слово «дефенестрация», обозначающее выбрасывание кого-нибудь или чего-нибудь из окна, появилось после польской революции 1605 г., когда бунтующие выбросили членов королевской семьи из окон дворца.

Чтобы показать Грэму, насколько я зол, решаю пожертвовать одной из его скульптур. Выбираю для дефенестрации маленькое окно, похожее на иллюминатор. Допиваю бренди; оно застревает в горле на минутку, но потом проходит в пищевод. Деревянный прямоугольник с лицом африканца, вырезанном в каждом углу, дефенестрируется на подъездную дорожку.

У Грэма большая спальня со смежной ванной комнатой и душевой кабиной. На столе у окна ноутбук, а на полу принтер. У его шкафа тканевая дверца; кровать большая, двуспальная, с резным каркасом из темного дерева, покрытого янтарным лаком. Откинув покрывало, обнаруживаю грелку в форме сердца; делаю в ней пару маленьких надрезов. Постельное белье светло-голубое, как в родильном отделении.

На компьютере Грэма пишу записку, воспользовавшись шрифтом «Импакт» четырнадцатого размера. Заставка на его компьютере типична для хиппи — закат.

ПРИВЕТ, ГРЭМ, Я НАВЕРХУ, В ТВОЕЙ СПАЛЬНЕ, ВЛАЖНАЯ И ГОТОВАЯ. ЖДУ НЕ ДОЖДУСЬ, КОГДА ТЫ ВСАДИШЬ В МЕНЯ СВОЙ ГОРЯЧИЙ ЧЛЕН. Я, ТЫ И МОЯ НЕОПЛОДОТВОРЕННАЯ ЯЙЦЕКЛЕТКА.

ПРИДИ И ВОЗЬМИ МЕНЯ.

Прикрепляю записку к входной двери. Без пяти десять. Проверяю, смогу ли справиться с защитной крышкой на бутылке с денатуратом. Нажимаю и поворачиваю; от запаха кружится голова. Возвращаю крышку на место. Забираюсь под одеяло с пилой в одной руке и зажигалкой в другой. Простыни пахнут травяным шампунем и высохшим потом.

К дому подъезжает машина. Отсветы от фар ползут по потолку, описывая дугу. У меня нет конкретного плана.

Некоторое время ничего не происходит — это он читает записку. Затем я слышу, как открывается входная дверь и он медленно поднимается по лестнице. Натягиваю одеяло на голову.

— Андреа? — зовет он с лестничной площадки. Заходит в спальню. Половицы скрипят под его ногами. — Эй, Андреа? — Он даже не помнит, как маму зовут. — Энди? — Энди вообще мужское имя. Он останавливается у кровати. — Я думал, ты завтра приезжаешь. А это чья сумка?

Я начинаю всхлипывать по-женски. Выходит очень похоже. Он гладит меня через одеяло.

— Вы разве не завтра должны были вернуться? — У него виноватый голос и, кажется, он нервничает.

Сворачиваюсь клубочком. От зажигалки и денатурата вместе запах, как на бензоколонке.

Матрас наклоняется — он ложится на кровать рядом со мной и обнимает меня через одеяло. Меня передергивает.

— Как дела? — спрашивает он.

Его рука огибает мою спину и опускается на живот. Мне становится очень жарко; голова кружится. Грэм встает; матрас выпрямляется. Он откидывает одеяло. Я не могу говорить — слишком много слюны накопилось во рту. Подтягиваю колени к груди.

Он смотрит на меня. Его грудь вздымается и опускается, вздымается и опускается. Я могу заглянуть ему в ноздри. Зажмурившись, пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Слышу, как кровь бьется в ушах, и представляю себе реку. Я немедленно достигаю более высокого медитативного состояния.

— Я не Андреа. Я Оливер Тейт.

Открываю глаза. Его лицо близко, я вижу его поры, зубы и чувствую запах его дыхания — как от кучи с компостом. Кажется, он действует на автопилоте. Его тонкие руки тянутся ко мне и дергают за шею и ноги. Это не похоже на капоэйру. Язык двигается — он что-то говорит.

Я не открываю глаза и концентрируюсь на том, что пытаюсь определить вес своего черепа. И тут на меня нисходит чувство невесомости. Он тащит меня куда-то. Я как ребенок в его сильных руках. Он собирается утопить меня в ванной.

На мне лента, как на победительнице конкурса красоты, надетая на манер ремня безопасности. Она впивается мне в ключицы. Слышу звук водопада. Высовываюсь в открытое окно; из уголка рта льется слюна, и падает в темноту. Язык похож на ломтик зернового хлеба недельной давности. Думаю, Грэм тащит меня куда-то, чтобы избавиться от тела. Хочет скормить диким лошадям, обитающим в Гоуэре. Выпитый алкоголь плещется в желудке. Мысли путаются. Я готов обмочить штаны.

Глаза сверкают в свете фар. У обочины стадо довольных овец абсолютно ни о чем не подозревает.

Тело пронизывает спазм. Рвота поднимается вверх по пищеводу и, прорвав плотину, попадает в рот. Высовываю голову в окно, но блевотина не бьет фонтаном. Она стекает по подбородку и по капле уносится в ночь. Во рту металлический вкус.

Грэм молчит. Машина замедляет ход, затем останавливается у обочины на траве. Двигатель замолкает. Выключаются фары. Он собирается избавиться от тела. Чувствую, как отстегивается ремень. Опускаю подбородок на окно машины. Грэм включает свет. Слышу открываемой двери. Пошел за лопатой, наверное. Пора делать ноги. Нащупываю ручку, чтобы открыть дверь. Дергаю за нее, но дверь заперта. Он запер меня. Я в ловушке.

Он стоит на траве у окна с моей стороны. Пытается открыть дверь. Она не поддается. Он просовывает руку в салон рядом с моей головой и отпирает дверь.

— Осторожно, — предупреждает он.

Грэм снова дергает за ручку, и на этот раз дверь с щелчком поддается.

Я сидел, навалившись на открывающуюся дверь, и потому упал к ногам Грэма. Сопротивляться не пытаюсь. Он хохочет. Смехом злодея.

— Иди ты, — бормочу я и встаю на четвереньки.

— Еще что-нибудь скажешь? — Злодеи так не разговаривают.

Чувствую очередной рвотный позыв; горло сжимается, и жидкая блевотина выплескивается наружу. Слезы так и льются из глаз.