Красное море - Леонид Шадловский Страница 52

Капитан Гринбаум досадливо сплюнул, попав себе на ботинок. Не бывает в бизнесе честных людей. Это он знал по опыту. Если покопаться, то у каждого из них рыльце в пушку. А этот Гринберг вообще неизвестно откуда взялся. Но в криминале он не замечен. Жалоб на него не поступало. В его корпорацию внедрили «крота», но и тот ничего интересного не смог сообщить. А то, что Натана хотели взорвать, ну, так он не первый и не последний от кого хотят избавиться конкуренты. Сам Гринберг жалобу в полицию не подавал, взрыв списали на террористов.

Капитан ломал голову, сидя в своём кабинете. Ему казалось, что вот-вот он поймает ускользающую мысль, но это никак не удавалось. Он в сотый раз прокручивал в уме оперативные сводки, показания свидетелей, улики, и не мог понять, что же здесь не так.

— Обедать не собираешься? — в кабинет вошёл Игаль Кравец, друг, приятель, сослуживец, и просто классный парень. Вообще-то, его звали Игорь, но он, как и многие бывшие «советские», поменял имя на более привычное израильскому уху. Он работал в соседнем отделе, но иногда их дела пересекались. Вот и сейчас информация о наркотиках поступила именно от Игаля. А ему об этом сообщил какой-то его стукачок. Между собой друзья говорили по-русски. Иногда для того, чтобы скрыть смысл разговора от других полицейских, а чаще всего, потому что так им было удобнее.

— Да, сейчас пойдём, — ответил Арье, собирая со стола бумаги.

— Все ещё над убийством мозги ломаешь? — спросил Игаль, окидывая взглядом стол. — Все же ясно. Благодарность от начальства получил, что тебе ещё надо? Живи и радуйся.

— Рад бы, но не получается. Что-то здесь не так. Не вписывается. Не мог Рони убить. Его явно подставили.

— Да что ты мучаешься? Мог, не мог. Все улики против него. В конце концов, эти Абуджарбили уже всем надоели. А тут такой подарок! Да ещё и Харифов взяли!

— Слушай, Игаль, а кто тебе сообщил о том, что «товар» должен придти?

— Лева, это мой человек. Я не могу его раскрывать.

— Даже мне?

— Даже тебе. Не обижайся.

— Скажи, а Натан Гринберг имеет какое-нибудь отношение ко всему этому?

— Это какой Гринберг? — Игаль наморщился. — Глава корпорации «Рос-Исраэль»?

— Да, — Арье пристально смотрел на приятеля.

— Понятия не имею, — хитро улыбнулся Игаль. Он не собирался выдавать Натана. Он был признателен ему. — А что это ты заинтересовался им? Он тебе мешает?

— Нет. Но наводит на размышления. Уж больно он какой-то чистенький. Кристальный, можно сказать. Откуда у него деньги? Откуда он вообще взялся? Почему приехал в Израиль, с его-то бабками? Нет, Игаль, здесь явно что-то не так. Не верю я ему, и в декларации его не верю.

— Но ведь и зацепиться не за что. Верно? Людям он платит честно, жалоб на него нет, пенсионерам помогает…

— Вот то-то и оно. Нечисто здесь что-то.

— Перестань. Это в тебе говорит ненависть. Не любишь ты «русских». Хоть и сам такой же.

— А за что их любить?! Понаехали сюда! Сидели бы в своём вонючем галуте, и не мешали бы жить нормальным людям!

— Дай тебе волю, ты бы всех пересажал! И меня в том числе. Я, между прочим, тоже из галута приехал. И ты, — вспылил Игаль.

Это был их не первый спор. Они часто ссорились. Игаля Кравеца пугала откровенная ненависть Гринбаума. А главное, он не мог найти её причин. У Арье была бульдожья хватка, и если в его руки попадал какой-нибудь «русский», даже если не был виноват, капитан обязательно находил на него криминал. То ли какие-то угрозы, высказанные в адрес жены или любовницы, то ли недовольство государством, то ещё какой-нибудь незначительный проступок… И уж тогда навешивал на несчастного по полной программе. Игаль подозревал, что ненависть капитана к «русским» шла от отношения к нему начальства. Оно постоянно кололо глаза капитану его происхождением. И Гринбаум из кожи лез, чтобы доказать, что он ничем не хуже чистопородного израильтянина. Хотя о чистопородности можно было говорить с большой натяжкой. Нет «чистых» израильтян. Они все откуда-нибудь приехали.

Сослуживцы искоса посматривали на ссорящихся друзей. Никто из них не понимал по-русски, но подобные пикировки были для них не впервой. Израильтяне и сами разговаривают между собой, чаще всего, на крике, как будто убить готовы. Они просто не умеют иначе. Это тоже называется израильской культурой.

— Ладно, пошли обедать, — успокоился, наконец, Арье. — А то у меня ещё работы много.

— Я тебе вот что скажу, Лева, ты Гринберга не трогай, — сказал Игаль. — Он нормальный мужик. Я его знаю. Но я и тебя знаю. Уж если ты захочешь посадить, то посадишь. Но сделаешь бо-ольшую ошибку. Он тебе, что, дорогу перешёл? Не трогай его. Лови настоящих преступников.

— Не обижайся. Не даёт мне покоя это убийство.

— Да плюнь ты! Убийца в камере сидит, не ломай голову.

Арье Гринбаума нельзя было назвать красавцем. Высокий, широкоплечий, с конусообразной головой, рано начавший лысеть. Лицо, все испещрённое красными прожилками и белыми налившимися угрями, больше напоминало пористый пенопласт. Он пытался скрыть этот недостаток бородой, но и борода росла как-то по частям, кустиками, что тоже страшно раздражало капитана. Он тратил огромные деньги на чистку лица, но это мало помогало. И, конечно, не способствовало его успеху у женщин. Однако, несмотря ни на что, у Арье была жена, очень миловидная, невысокая женщина, весь недостаток которой заключался в её фанатичной религиозности. Само по себе, ничего плохого в этом не было, но иудаизм накладывает массу всяческих ограничений не только на повседневную жизнь, но и на сексуальные отношения. Поэтому, если бы кто-нибудь спросил у Арье, знает ли он, что такое секс, он затруднился бы ответить. Иногда его удивляло, как это они с женой вообще умудрились родить четверых детей. Он даже голой никогда её не видел. Но у него никто об этом не спрашивал. Однажды, в далёкой юности, у него была одна фантастическая ночь, всего одна, он запомнил её на всю жизнь, но со временем память стёрла лицо той девушки, и остались только ощущения. А потом и они притупились. Капитан ни с кем не говорил об этом, даже с Игалем. Иногда он заходил в публичный дом, который располагался на его территории, брал проститутку, обычно, русскую, избивал её до полусмерти, но так, чтобы не оставлять синяков (в полиции умеют это делать), и, успокоенный, шёл домой. Совесть его не мучила. Для чего ещё существуют эти шалавы? Для того чтобы удовлетворять мужчин и потакать их прихотям. Вот и пусть выполняют своё предназначение. Ни женщины, ни хозяин публичного дома не перечили ему, иначе их могли бы закрыть в любую минуту. А ссориться с полицией небезопасно, себе дороже.

Игаль был полной противоположностью Арье. Весёлый, бесшабашный, любимец женщин, несмотря на свой маленький рост, огромный нос и тяжёлую приземистую фигуру. Он заражал своим настроением всех окружающих, в общении был лёгкий и неназойливый. Служба в полиции, правда, и на него наложила отпечаток, ему иногда тоже хотелось показать свою власть над людьми, пусть маленькую, но — власть. Только характер не позволял ему слишком часто пользоваться этим. Его служебное положение больше распространялось на хорошеньких женщин, обычно высоких и голенастых, к которым Игаль был неравнодушен. Недаром говорят, что маленьким мужчинам нравятся высокие женщины. Они тем самым компенсируют свои собственные недостатки. Но и здесь он был крайне осторожен, по опыту зная, чем может кончиться такая связь. Собственная служба надзора за полицейскими негативно относилась к такого рода отношениям. Да и любая, чем-нибудь обозлённая дама, могла подать на него жалобу, что он воспользовался её слабостью и своей формой. Доказывай потом, что ты не верблюд, и все произошло по взаимному согласию! Посадить не посадят, но из полиции вылетишь с волчьим билетом. Тем более «русский»! Или переведут в такую дыру, что сам волком взвоешь. Жил Игаль в маленькой съёмной квартире, салон и спальня, впрочем, ему больше и не надо было. Главное, не дорого. Зарплата у полицейского не такая большая, чтобы шиковать.