Дневник нарколога - Александр Крыласов Страница 52

— Обыкновенно, — пожимал плечами Егорычев, — поставщики меня знают, партнеры тоже. Дают взаймы тысячу баксов — и вперед. Работы у нас — непочатый край, только знай горбать.

— Нельзя же с нуля так раскрутиться, — не мог поверить Бобрищев, — может, у тебя заначка была? Маленький такой счетик на пару миллионов долларов? А?

— Нет, Сан Саныч, я осенью до креста допился. Даже на метро денег не было, пешкодралом добирался. А завтра я торговый центр открываю. Через пару месяцев ждите.

Через два месяца состоялось явление Вано народу. Дверь распахнулась, и в нее вразвалочку вписался сияющий Ванюша. В правой руке у него болтался странный предмет размером с коробку из-под торта, весь увитый проводами, сверху торчала хреновина, напоминающая телефонную трубку.

— Не идет, а пишет, — съязвил Сан Саныч, — Ваня, а что у тебя в руке? Бомба?

— Сотовый, — гордо пробасил Егорычев и поставил мобильник первого поколения рядом с городским телефоном.

Первая мобила была в три раза больше обычного телефона и напоминала аппарат времен Гришки Распутина.

— Шесть тысяч баксов в месяц за обслуживание плачу, — кивнул Иван Тихонович на мобилу, — в Москве только у тридцати человек такие.

— А в чем прикол-то? — не поняли наркологи.

— Я могу позвонить с него и принять звонок из любого места, — расплылся в широкой улыбке Ваня, — сигнал идет из космоса.

— Из самого космоса? — улыбнулся Сан Саныч.

— Из тратосферы.

— «Тратосфера» от слова тратить? — невинно поинтересовался Бобрищев.

Ваня солидно кивнул.

Еще через месяц Егорычев подогнал к диспансеру шестисотый «мерседес». Все сотрудники высыпали на улицу полюбоваться на Ваниного белого «мерина».

— Виндал — миндал, — Ваня стал гоголем ходить вокруг своего «мерса», — новенький, муха не сидела.

— Хорош, — завистливо охали люди в белых халатах.

— Хотите в нем посидеть? — расщедрился Иван Тихонович.

— Конечно.

— Но чуни придется снимать, — сразу предупредил Егорычев, — в обувке вы мне тут наследите.

Врачи и медсестры стали по очереди усаживаться на водительское кресло, предварительно снимая обувь и оставляя ее на асфальте. Бобрищев сплюнул на газон и отвернулся.

— Сан Саныч, а ты? — забеспокоился Ваня.

— Не интересуюсь, — не поворачиваясь, отрезал Бобрищев.

— Почему?

— Даже в храме обувь не снимают.

— В сапожищах не пущу, — уперся Иван Тихонович.

— Не больно-то и хотелось.

Следующая встреча состоялась через год. Ваня лежал на пороге диспансера без сознания, грязный и избитый в телогрейке на голое тело. Пришлось вызвать «скорую» и отправить Ваню на хирургический стол. Потом закодировать на год. Все повторялось сначала.

В очередной раз Ванятка возник на «кадиллаке» в окружении десяти девиц небесной наружности и заявил, что планирует прикупить себе особняк, потому что владение холдингом ко многому обязывает.

— И где ты таких красавиц находишь? — стал пускать слюни Бобрищев.

— У меня работников-то мно-о-о-ого, — сыто улыбался Ваня, — а работниц еще больше.

— Сколько же тебе такая красота в месяц обходится? — из чисто спортивного интереса допытывался Сан Саныч.

— Ни копья, — посуровел Ваня, — я только пьяный деньгами сорю. А когда тверезый, у меня не шибко разбежишься. Пусть радуется, что у нее есть работа и такой хозяв, как я.

— «Хозяв», подарил бы одну? — намекнул Сан Саныч.

— А рожа не треснет? — прищурился Ваня. — Вот если вы меня разошьете, тогда подумаю.

— Ага, смолы горячей.

— Ну и нечего тогда на моих телок пялиться, — осерчал Егорычев, — девки, нам пора.

— Иван Тихонович, дал бы ты нам денег на крышу, а то уже кабинеты на втором этаже заливает. Санитарки замучились ведра таскать, — отводя глаза в сторону, попросил Бобрищев.

— Сам без денег сижу, — открестился Ванюша.

— Змей ты, Ваня. Кулацкое отродье, куркуль и скупердяй.

— Я знаю.

— Значит, ни копейки не дашь?

Егорычев отрицательно покачал головой.

— Сан Саныч, ты же знаешь, стоит мне запить, и тогда я твою крышу золотом покрою, стены баксами обклею, полы мрамором выложу, но пока тверезый — у меня снега зимой не выпросишь.

— Да знаю.

— А чего же раньше на крышу не просил?

— Раньше не текла.

Егорычев развел руками.

— А может, мне опять запить? — мечтательно намекнул Ванек.

— Ну тебя к лешему, Ваня. Лучше уж будь жадным, но трезвым. Следующего запоя тебе не пережить.

— Вы тогда мне также говорили, — напомнил Егорычев.

— Ты вспомни хорошенько, — Бобрищев укоризненно посмотрел на Ивана, — как тогда на волосок от смерти был. Не искушай судьбу, Тихоныч, не искушай.

— Марамойки, собирайтесь, — Ваня как пастух загнал девичье стадо в лимузин, и розовый «кадиллак» двинул подыскивать дворец, соответствующий Ваниным запросам.

Через год Иван вместе с другими бомжами тусовался на площади у трех вокзалов. Ночи стояли морозные, и бродяги ждали открытия метро, чтобы отогреться, выспаться на скамейках вагонов и отправиться дальше по своим муравьиным делам. Бездомные не знают, что именно это и служит причиной смерти: бомжи, из лютого холода попадая в теплое помещение, рискуют изношенным сердцем. Подобное случилось и с Егорычевым, он первым влетел в вестибюль, оттолкнул дежурную и устремился было к эскалатору, когда ноги под ним подкосились, голова откинулась, а сердце встало как вкопанное. Ваня с пола так и не поднялся. Не смог, не сумел, не оправдал своего фартового прозвища.

Сначала за дверью кабинета что-то оглушительно разбилось, потом раздались возмущенные голоса:

— Итишь твою мать, ну-ка иди сюда, неслух. Хватит возле окна отираться, доможил.

— Охальник, ты будешь слушаться бабушку или нет?

— Стой на месте, не егози. Я кому сказала?

— Приструнить бы их нужно. А то совсем ваши ребятишки разболтались. Скажите им, чтобы не озорничали.

Дверь чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель быстро пролез молодой парень со знакомой физиономией. Так и есть — это был одноклассник доктора Аникеева Максим Навозов собственной персоной. Станислав Сергеевич Аникеев, двадцати семи лет от роду, работал мануальным терапевтом в городской поликлинике, и от желающих поправить позвоночник бесплатно не знал, куда деваться. В основном его пациентами были люди предпенсионного и пенсионного возраста, самая непримиримая и непреклонная часть российского населения. Вот и сейчас за дверью нарастал шквал народного гнева: