Самое время для новой жизни - Джонатан Троппер Страница 52

Я направился в кухню. Разряды статического электричества, возникавшие от соприкосновения моих босых ног с ковром, похрустывали, как рисовые хлопья в рекламе. Чак с Элисон угрюмо жевали завтрак.

– Привет, – я отодвинул стул.

– Доброе утро, – сказала Элисон.

– Как самочувствие? – Чак раскладывал омлет на куске подсушенного белого хлеба.

Дождавшись, пока он закончит, я схватил бутерброд с его тарелки, ответил, впиваясь зубами в хлеб:

– Голодный. Соли мало, – и потянулся через Элисон за солонкой.

– Критиковать каждый может, – Чак взял другой кусок с тарелки в центре стола.

– Где Линдси?

– Пошла к озеру, – сказал Чак. – И если хочешь знать…

– Не хочу.

– …у нее не очень-то счастливый вид, – все же закончил он.

Прихватив еще кусок тоста с омлетом, я вылез из-за стола.

– Вот, – Чак полез в карман. – Пригодится.

Он достал пузырек с обезболивающим, вытряхнул из него таблетку, разломил напополам, бросил мне половинку со словами:

– Дневная доза.

Я поймал таблетку ртом и смыл в желудок апельсиновым соком из стакана Чака.

– Ребята, увидимся позже.

Я был уже у двери, и тут Элисон тихо окликнула:

– Бен!

Я обернулся:

– Да?

– Не знаю, в чем у вас дело, но разберитесь сейчас. У нас есть проблемы посерьезнее.

– Что случилось? – спросил я.

– Его нет двое суток, Бен, – она пристально смотрела на меня. – Это два дня и две ночи.

– Знаю.

– Нет, – голос Элисон не отпускал меня. – Не знаешь. И никто из нас не знает. Он может быть изранен, мертв, а мы ни черта не знаем.

– Джек в состоянии о себе позаботиться, – пролепетал я.

– Ну конечно! – Элисон начинала злиться. – Только, если бы Джек мог о себе позаботиться, мы бы не сидели сейчас здесь.

– Что предлагаешь? – вмешался Чак. – Что ты собираешься делать?

– Не знаю, – Элисон отрешенно водила пальцем по краешку стакана. – Он, наверное, уже далеко. Может, стоит пойти в полицию?

– Нас арестуют, – сказал Чак. – Ты вообще понимаешь, чем обернется арест для моей карьеры? Для твоей? Тебя могут лишить адвокатской лицензии, меня – врачебной.

– Речь идет о жизни Джека! – закричала Элисон и так хлопнула ладонью по столу, что кусочки омлета на тарелке подпрыгнули. – Разве можно быть таким эгоистом, Чак?!

– Слушай! – заорал Чак в ответ. – Я приехал сюда помогать Джеку, так? Пытаясь помочь лучшему другу, поимел сломанный нос. Но Джеку не нужна наша помощь, понимаешь ты это? Джек послал все к чертовой матери, нас послал и смылся. Небось сидит сейчас в каком-нибудь отеле, нанюхался до беспамятства, ковыряет в носу да посмеивается над нами, а ты предлагаешь мне ради него похерить собственное будущее? Да будь я проклят! Хочешь спустить свою карьеру в унитаз из-за друга-наркомана? Да ради бога! Ты уже десять лет страдаешь из-за Джека, так что значит еще одна жертва? Но я приехал сюда помочь другу, а не рушить из-за него свою жизнь!

Элисон смотрела на Чака немигающим взглядом, не замечая слез, стекавших к уголкам ее рта, который даже приоткрылся слегка, до того мучительными и непостижимыми были для нее слова Чака. Я, видимо, тоже глядел на него во все глаза, или Чак просто не мог дольше выносить неприкрытую боль на лице Элисон, потому что вдруг он повернулся ко мне и прокричал:

– Ну?! Скажешь, я не прав?

Мы смотрели друг на друга некоторое время.

– Пришли к согласию, будем считать, – тихо проговорил я и удалился из кухни.

Линдси сидела на одном из рассеянных по берегу озера валунов, положив подбородок на колени, выковыривала из трещин маленькие камушки и бросала в воду. На ней были вылинявшие черные джинсы, лиловая толстовка с эмблемой Нью-Йоркского университета, волосы Линдси собрала на затылке в хвост, кончик которого спрятался в смятом капюшоне толстовки.

Линдси не обернулась, но вскинула голову – услышала меня.

– По какому поводу шум? – спросила она тоном осторожно-нейтральным.

– Слегка разошлись во мнениях насчет Джека.

– А-а…

– Да, – нервно затараторил я. – Элисон думает, Джек умирает в какой-нибудь канаве. Хочет позвонить в полицию.

Линдси молча бросила в озеро камушек. Он коснулся воды с тихим, степенным “плюх”. Я понял, что говорить Линдси не намерена, и торопливо продолжил:

– Чак считает, Элисон нужно разобраться в сложностях взаимоотношений с Джеком, и убежден, что Джек первым делом подзаправился и теперь отсиживается где-нибудь.

Плюх… плюх.

– Чак категорически против полиции. Считает, нас всех арестуют. – Плюх. – Что думаю я? Я думаю, каждый по-своему прав и не прав, но, может быть, ты все-таки повернешься и поговоришь со мной?

Прозвучал заключительный “плюх”, Линдси убрала выбившуюся прядь волос от лица и повернулась ко мне.

– Знаешь, Бен, в чем твоя проблема?

Я мимоходом изумился: эти шесть слов, кажется, попадали на язык всем женщинам, с которыми я когда-либо встречался.

– Нет. То есть вообще-то да. А о какой именно проблеме ты говоришь?

– Ты не можешь принять тот факт, что жизнь не предполагает завершенности, симметрии. Не приемлешь невнятного финала, не хочешь понять, что в жизни есть вещи неразрешимые и таковыми они останутся бесповоротно, навсегда.

Слова Линдси были столь созвучны сказанным Сарой после развода, на один бредовый миг я даже подумал, не обсуждали ли они это друг с другом.

– Я вовсе не хочу вернуть Сару, – возразил я.

– Знаю, – Линдси улыбнулась ласково. – Я не об этом беспокоюсь. Ты, однако, не хочешь и чтобы она обижалась, ненавидела тебя. Не можешь признать: да, я оставил позади нечто, нечто неразрешенное. И продолжаешь возвращаться к прошлому, пытаясь подчистить его, навести порядок в своей душе, но этого не произойдет.

– Понимаю.

– А беспрестанно оглядываясь назад, – продолжила Линдси, – не видишь того, что есть у тебя здесь, сейчас. Не знаю, – она медленно выдохнула, – может, поэтому ты и пишешь, чтобы, так сказать, придать всему завершенность? Прийти к развязке.

– Я прекрасно вижу, что у меня сейчас есть, – заметил я. – Ты знаешь, я всегда любил тебя.

– Знаю, но этого мало. Я тоже тебя люблю, но я смотрю вперед, а не назад. – Она наклонилась, прижала колени к груди. – Ты наделал ошибок в прошлом. С кем не бывает. Но нужно по возможности извлечь урок, отряхнуться и идти дальше. А не можешь, значит, никогда не получишь шанс все исправить.