Американский пирог - Майкл Ли Уэст Страница 53

Наткнувшись на Фредди в доме Сисси, я вызвался подвезти ее до дому. Она согласилась, и я решил, что мне снова улыбнулась удача. Я и понятия не имел, как там у нее дела, в Калифорнии, а знал лишь, что меня по-прежнему тянет к ней: слава богу, в машине было темно и моя эрекция осталась незамеченной. Задень она меня нечаянно рукавом, произошел бы немедленный взрыв. Больше всего мне хотелось отвезти ее домой и неспешно расстегнуть на ней блузку, но было бы здорово даже просто посидеть в машине, вдыхая аромат ее волос: они теперь были коротко и чертовски сексуально острижены, но по-прежнему пахли свежевыглаженными полотенцами. Но я сидел смирно. Малейшее сопротивление с ее стороны повергло бы меня просто в уныние. Наконец, свернув на Ривер-стрит, я сделал глубокий вдох и пошел ва-банк:

— Может, заедем ко мне на ферму на глоточек пива?

— Пива? — спросила она, покосившись на меня.

— Ну, не пива, так вина, минералки, свежепрофильтрованной воды, — настаивал я, пытаясь шутить.

Она рассмеялась:

— Как соблазнительно!

— Тогда едем? — Мое сердце трещало, как спелый арбуз, полный сладкой и липкой мякоти.

— Мне пора домой.

— Но еще так рано.

— Знаю, но я что-то устала.

— Это из-за вечеринки, — сказал я, прекрасно понимая, что она врет. В полутемном салоне ее глаза казались совершенно бездонными; зрачки расширились и словно затягивали меня. Я знал эти глаза так, словно они были моими собственными.

На следующий день я проехал по проселочной дороге, на которую выходят задворки ее дома. Она стояла в саду, подбирая сломанные сучья и кидая их в тачку. На ней была старая фуфайка с капюшоном, размера на два больше, чем нужно, с вышивкой на груди «Государственный университет Сан-Франциско». Я поехал побыстрее, надеясь, что она меня не заметила, и размышляя, чья эта огромная фуфайка — неужели ее мужа? На следующий день я снова приехал и стал заглядывать в глубь сада и в окна. Знаю, нормальные люди так не делают, но я просто не мог удержаться.

Как-то днем я заметил ее в больничном кафе и тут же потащил свой поднос к ее столику.

— У тебя тут не занято? — спросил я, моля бога, чтоб она никого не ждала.

— Садись, — ответила она, указав на пустой стул. И я сел. Неожиданно я понял, что понятия не имею, о чем нам говорить. В голове вертелась та фуфайка с капюшоном, и я спросил, где она училась на магистра.

— В Скриппсе, — сказала она, облизывая ложку. Ей нравится сладкий кофе, вспомнилось мне вдруг, с большим количеством сливок.

— А твой муж — он тоже там учился? — бросил я и сам подивился, как ловко и непринужденно это прозвучало: словно я собираю анамнез у пациента.

— Да. Но первые четыре года он отучился в Государственном университете Сан-Франциско. Взгляды у него тогда были крайне левые, хотя, впрочем, он и теперь не особо поправел. — Она указала на мой салат с тунцом: — Вот твой обед он решительно не одобрил бы.

— Почему, интересно? — Я уставился на свой поднос и мысленно пожалел, что заговорил о ее муже.

— Рыба и яйца. — Она пожала плечами и загадочно улыбнулась. — Сэм — веган.

— В смысле — житель планеты в системе Веги? — поддразнил я.

— В смысле — строгий вегетарианец. Он не ест ни мяса, ни…

— Я знаю, кто такие веганы, — прервал я, но все равно чувствовал себя круглым идиотом. На ее тарелке лежали остатки салата. — Так ты что, тоже на диете?

— Я? — улыбнулась она. — Как бы не так.

— Докажи. — Я разломил свой бутерброд и протянул ей половинку. Она съела все до последней крошки и облизала пальчики.

— Боже, как вкусно, — сказала она, разглядывая ладонь, — похоже, я крепко проголодалась.

— Хочешь и вторую половинку? — Я протянул ей остатки бутерброда, но она покачала головой. Муж-веган вряд ли мог быть серьезным соперником, и в душе у меня снова зацвела надежда. Хотя, может быть, это расцветало вожделение. Но, как бы это растение ни называлось, его аромат был силен, как запах соуса карри с чесноком. Я все думал, есть ли у меня еще шанс, или ее сердце осталось на Диком, Диком Западе.

— Ну что ж, предварительное испытание ты прошла. А как насчет стопроцентно невегетарианского ужина в эту пятницу? — Я произнес это совершенно непринужденно, скрестив руки на столе. — Съешь ли ты отвратительную, изобилующую холестерином жареную рыбу с жирным соусом, квашеной капустой и печеным картофелем?

— Такое подают лишь в одном заведении, — заключила она, чуть приподняв брови, — «Озеро Сентер-Хилл».

— Угадала, — подтвердил я, — в ресторане Бадди у лодочного дока.

— Даже не знаю. — Она закусила палец, явно терзаясь сомнениями; я никак не мог понять, в чем загвоздка: в холестерине или в предполагаемом спутнике. Во всем, что не касается детских инфекций, стрептококковых ангин или кожных высыпаний, я начисто лишен интуиции. И главной загадкой являются женщины. Фредди по-прежнему покусывала палец.

— Фредди, — окликнул я, — что скажешь?

— Идем. Сто лет не ела рыбу у Бадди, — и она взъерошила свои стриженые волосы. Вот оно: ее фирменное пренебрежение к красоте и лоску!

Уйдя из больницы, я отправился на кладбище. Зимой там особенно хорошо: холодное, открытое всем ветрам плато, с круговым обзором. Обычно меня никто не спрашивает, зачем я туда хожу, но, если кто вдруг полюбопытствует, я отвечу: «Послушай, я ведь южный парень, а южане чтут своих предков». «Предки!» — изумится собеседник и представит себе бессчетные поколения Маннингов и Джексонов. Пока отец не перебрался во Флориду, я думал, что и его здесь похоронят. Теперь-то стало ясно, что его многочисленные жены этого не допустят, так что мама вновь обречена на одиночество, он и при жизни-то никогда не был рядом. Когда подошло время отдавать сына в детский сад, она предпочла растить меня дома. Мы с ней много гуляли и порой заходили на кладбище, где копались мисс Минерва и девочки Мак-Брум. Они выпалывали сорняки и расставляли цветочки в пластмассовых стаканах, нагруженных щебенкой.

Маму уже тогда интересовали мертвые, хотя, впрочем, живые занимали ее гораздо больше. Она разрешала мне подбирать бездомных кошек, попугаев с перебитыми лапками, черепашек, питавшихся помидорами, и лягушек, которые выпрыгивали из обувной коробки, забивались под кухонную раковину и квакали там все лето напролет. После смерти Келли мы остались втроем: Чили, Марта и я. Теперь же я единственный Маннинг в телефонном справочнике Таллулы. Порой мне кажется, что я уже сирота, хотя отец и звонит мне раз месяц из Тампы. Зимой он постоянно шлет ящики апельсинов и мандаринов, завернутых в мятую зеленую бумагу. Думаю, мне не хватает семьи, но родственников на заказ не штампуют. Либо у тебя есть тетки и кузины, либо — извини.

Неожиданно среди деревьев замаячила женщина в светлом кожаном пальто и красном шарфе. Ее спина казалась совершенно бескостной, круглой и мягкой, словно тело кита. Когда она разогнулась, я понял, что это Минерва Прэй. Я пробежал мимо дюжины надгробий и, запыхавшись, подошел к ней. Она подняла глаза и явно удивилась.