Детство Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 53

– Почему Инес дерется с сеньором Леоном? – спрашивает он.

– Они не дерутся. Они повздорили и, возможно, оба пожалеют об этом, поразмыслив на досуге. Но это не то же самое, что драка. Крепкие слова – еще не драка. Бывает, нам приходится отстаивать тех, кого мы любим. Твоя мать отстаивала тебя. Так поступает хорошая мать – смелая мать – по отношению к своим детям: она отстаивает их, защищает, пока дышит. Тебе следует гордиться, что у тебя такая мама.

– Инес не моя мама.

– Инес твоя мама. Истинная мама. Она твоя истинная мать.

– Они меня заберут?

– Кто «они»?

– Люди из Пунто-Аренас.

– Пунто-Аренас – это школа. Учителя из Пунто-Аренас не похищают детей. Образовательная система действует по-другому.

– Я не хочу в Пунто-Аренас. Дай слово, что вы не дадите меня забрать.

– Даю. Мы с твоей матерью никому не позволим отправить тебя в Пунто-Аренас. Ты видел, какой тигрицей делается твоя мать, когда нужно тебя защитить. Она никого не подпустит.

Слушания проходят в новилльской штаб-квартире Управления просвещения. Они с Инес прибывают к назначенному времени. После краткого ожидания их проводят в громадную, гулкую залу, в ней – ряды пустых стульев. Во главе залы на приподнятой скамье сидят двое мужчин и женщина – судьи или экзаменаторы. Сеньор Леон уже на месте. Никто никого не приветствует.

– Вы родители мальчика Давида? – спрашивает судья посередине.

– Я его мать, – отвечает Инес.

– А я его заступник, – говорит он. – У него нет отца.

– Отец скончался?

– Отец неизвестен.

– С кем из вас проживает мальчик?

– Мальчик проживает со своей матерью. Мы с его матерью вместе не проживаем. У нас нет брачных отношений. Тем не менее мы трое – семья. В некотором роде. Мы оба привержены Давиду. Я вижу его каждый день – ну, почти.

– Насколько мы понимаем, Давид впервые посетил школу в январе, и его записали в класс сеньора Леона. Затем через несколько недель вас вызвали на консультацию. Все верно?

– Верно.

– И что сеньор Леон сообщил вам?

– Он сказал, что у Давида плохая успеваемость, а также что он нарушает субординацию. Сеньор Леон рекомендовал нам изъять ребенка из класса.

– Сеньор Леон, все верно?

Сеньор Леон кивает.

– Я обсудил этот случай с сеньорой Очоа, школьным психологом. Мы сошлись во мнении, что Давиду пойдет на пользу перевод в школу в Пунто-Аренас.

Судья смотрит по сторонам.

– Присутствует ли сеньора Очоа?

Судебный служитель шепчет ему на ухо. Судья говорит:

– Сеньора Очоа не может присутствовать, но подала отчет, который… – он перебирает бумажки, – который, как вы говорите, сеньор Леон, рекомендует перевод в Пунто-Аренас.

Вступает судья слева:

– Сеньор Леон, не могли бы вы объяснить, почему этот перевод необходим? По отношению к шестилетнему ребенку перевод в Пунто-Аренас видится довольно жесткой мерой.

– Сеньора, у меня двенадцатилетний учительский стаж. И за все это время у меня не было ни единого подобного случая. Мальчик Давид не бестолков. Он не инвалид. Напротив, он одарен и умен. Но он не воспринимает наставления и не учится. Я посвятил ему лично многие часы – в ущерб другим детям в классе, я пытался научить его основам чтения, письма и арифметики. Он нисколько не продвинулся. Он ничего не усвоил. Вернее, делал вид, что ничего не усвоил. Я говорю «делал вид», потому что на самом деле к приходу в школу уже умел и читать, и писать.

– Это правда? – спрашивает старший судья.

– Читать и писать, да, с перебоями, – отвечает он, Симон. – У него бывают хорошие и плохие дни. С арифметикой у него есть определенные трудности – философские трудности, я бы сказал, – которые препятствуют его успехам. Он исключительный ребенок. Исключительно умный и исключительный много в чем еще. Он сам научился читать – по книге «Дон Кихот», пересказанной для детей. Я сам узнал об этом совсем недавно.

– Дело не в том, – говорит сеньор Леон, – умеет ли мальчик читать и писать, и не в том, кто его научил, а в том, может ли он приспособиться к обычной школе. У меня нет времени работать с ребенком, который отказывается учиться и чье поведение мешает нормальному обучению класса.

– Ему едва исполнилось шесть! – взрывается Инес. – Что вы за учитель вообще, если не в состоянии управиться с шестилетним ребенком?

Сеньор Леон подбирается.

– Я не сказал, что не могу управиться с вашим сыном. Я не могу одного: выполнять свой долг перед другими детьми, пока он у меня в классе. Ваш сын нуждается в особом внимании того рода, какое мы в обычной школе не можем ему обеспечить. И поэтому я рекомендую Пунто-Аренас.

Воцаряется тишина.

– Вам есть что добавить, сеньора? – спрашивает старший судья.

Инес сердито мотает головой.

– Сеньор?

– Нет.

– Тогда прошу вас покинуть зал – и вас тоже, сеньор Леон, – и подождать нашего решения.

Они втроем выходят в приемную. Инес не может заставить себя даже взглянуть на сеньора Леона. Через несколько минут их приглашают вернуться.

– Решение суда, – говорит старший судья, – таково: рекомендация сеньора Леона, поддержанное школьным психологом и директором школы, принята к действию. Мальчик Давид будет переведен в школу в Пунто-Аренас, и перевод следует осуществить как можно скорее. Это все. Спасибо за присутствие на заседании.

– Ваша честь, – говорит он, – могу я спросить, имеем ли мы право на апелляцию?

– Вы можете передать дело в гражданский суд, разумеется, это ваше право. Но процедура апелляции не может быть причиной отсрочки приведения в исполнение решения этого суда. Иными словами, перевод в Пунто-Аренас в любом случае в силе, обратитесь вы далее в суд или нет.

– Диего заберет нас завтра вечером, – говорит Инес. – Обо всем договорено. Ему нужно закончить кое-какие дела.

– И куда вы собираетесь ехать?

– Откуда я знаю? Куда-нибудь подальше от этих людей и их преследований.

– Вы правда собираетесь позволить шайке школьных начальников выгнать вас из города, Инес? Как вы жить будете – вы, Диего и ребенок?

– Не знаю. Как цыгане, видимо. Лучше бы помогли, а не возражали, а?

– Что такое «цыгане»? – встревает мальчик.

– «Жить как цыгане» – это так говорят, – отвечает он. – Мы с тобой были вроде цыган, когда жили в лагере в Бельстаре. «Быть как цыган» означает, что у тебя толком нет дома, места, где голову преклонить. Быть цыганом не очень здорово.

– А мне придется ходить в школу?