Тревожная осень - Андрей Дымов Страница 53

– Андрей Семенович, идите в палату. Катетер снимут после обеда.

И, предвосхищая бурную реакцию на свои слова, добавил:

– В каждом монастыре действует свой устав, и не в наших силах его изменить, даже если очень хочется.

Время снова остановилось. Чего только не делал Андрей Семенович за эти четыре часа, с кем только не поговорил! Голодный, измученный ожиданием, он стоял в центре палаты, когда в дверь неторопливо вплыла представительная делегация: старший врач, доктор Тобол и медсестра Кристина.

«На колени, что ли, броситься перед ними, – подумал Андрей Семенович. – Так ведь мочесос не даст».

Дымова завели в туалет. Он не стал смотреть, какие манипуляции выполняет медсестра, но уже через несколько секунд услышал слова старшего врача: «Вы свободны». Посмотрел вниз и увидел, что его тело отделено от штанги-мучительницы.

Врачи заставили Андрея Семеновича выполнить несколько движений и вынесли «приговор»:

– У вас не будет самопроизвольного мочеиспускания.

«Господи, до чего же прекрасные слова! Почему я не слушался родителей и не учился музыке? Может, написал бы на них песню», – начал растекаться мыслью по древу Андрей Семенович.

Он хотел расцеловать всю врачебно-сестринскую бригаду, но не тут-то было. Им предстояло обойти палат двадцать. И, кроме того, для них его освобождение от мочесоса не было событием. Не успел он сказать и двух слов, как их и след простыл.

– Ну, что скажете, свободный мужчина? Чего больше всего хотите сейчас? Наверное, Даниелу увидеть? – с ехидной улыбкой спросил Жизнев.

– Вот и не угадали, дорогой мой человек. Больше всего я хочу помыться жесткой мочалкой. Стоять под душем, драть свою кожу, как дерут кожу врага, и не бояться – вы слышите – не бояться задеть долбаную штангу и испытать приступ такой боли, от которой темнеет в глазах и едва слезы не льются. Это в пятьдесят-то семь лет! Слушайте – и еще я хочу выйти из этого заведения как можно скорее.

– А это идея, – одобрительно улыбнулся Жизнев. – Сегодня, наверное, уже не получится, а завтра, то есть в четверг, можно попробовать.

– Давайте прикинем, что нам нужно сделать, – Андрей Семенович присел на кровать, делая это очень осторожно, как хорошо выдрессированный щенок. Но тут же вспомнил, что свободен, черт возьми, от дурацкой связи со штангой, и грохнулся на постель так, что она жалобно заскрипела.

– Во-первых, я хочу сделать подарок профессору. Что Николаич дарил после операции?

– Тут все стандартно, Андрей Семенович.

Жизнев развалился в кресле и глядел на него с нескрываемым удовольствием.

– Надо купить золотые запонки или заколку для галстука, причем на определенную сумму, не больше и не меньше. Надеюсь, вы понимаете, почему.

– Конечно, понимаю, – бодро отрапортовал Дымов. – Меньше нельзя, потому что он профессор, а не медбрат. А если больше, я поставлю его в неловкое положение, так как за меня ему и так заплачено. Хорошо, с профессором мы решили. Я буду очень вам признателен, если вы подберете что-нибудь из золота на небольшую сумму. Теперь – фрау секретарша. Для нее у меня есть маленькая палехская шкатулочка. Как думаете, подойдет?

– Андрей Семенович, вы решили устроить из этой клиники нашу районную поликлинику? Может, еще конвертик кому-нибудь сунете в карман халата? Что за пережитки социализма!

– Вы знаете, Александр Владимирович, к социализму у меня, как ни странно, двоякое отношение. С одной стороны, не за что его любить, а с другой… Если отблагодарить человека, который меня спас, называется социализмом, считайте, что я – ярый социалист. Кстати, я неправильно выразился. Майер – один из руководителей команды, которая меня спасла. Вы тоже меня спасли. Даже больше, чем герр профессор.

– Ну ладно, – сказал Жизнев. – Вы в этом вопросе главный, так что делайте как хотите.

– Нет, Александр Владимирович, я вам кое-что скажу. Смотрите, секретарша профессора должна устроить меня в какую-нибудь палату. Они все здесь приблизительно одинаковые – большие, удобные и хорошие. Но она поступила иначе, помните? С ее слов, выбрала лучшую палату, которую специально держала для меня несколько дней. Может быть, это и неправда. Но в тот момент мне было радостно, что вдали от близких кроме вас у меня есть человек, который заботится обо мне чуть больше, чем положено по долгу службы. Дальше – в предоперационный день она рассказала о том, как я буду звонить домой из реанимации, очнувшись от наркоза. То есть она мне, как само собой разумеющееся, сказала, что после операции будет обычная жизнь. Вы понимаете – будет жизнь! Поэтому я и хочу, чтобы кроме денег, часть которых придет к ней в карман, она получила от меня маленький сувенир и вспоминала меня с таким же хорошим чувством, с каким я буду вспоминать ее.

– Наверное, вы правы. По-человечески я прекрасно вас понимаю, – сказал Жизнев после некоторого раздумья.

– Тогда идем дальше, Александр Владимирович. Гришу-массажиста я спрошу, сколько стоит бутылка коньяка, который он хотел бы иметь в своем баре, и отдам ему эту сумму. Кто-то мне сказал, что в сестринской стоит баночка для мелочи, чтобы там всегда был чай, кофе и сладости. Сестры кладут туда, кажется, по 10 евро в месяц. Туда я тоже что-нибудь положу. И вроде бы на этом все обязательства можно считать выполненными. Согласны вы со мной, Александр Владимирович?

– Если принять вашу точку зрения на взаимоотношения пациента с медицинским персоналом, наверное, да.

– Тогда за дело, Александр Владимирович.

Дымов пружинисто вскочил с кровати и в первую секунду жутко испугался, что его накроет волна боли (кажется, у Павлова это называется условным рефлексом), но вспомнил, что он свободен (сво-бо-ден!!!), и радостно рассмеялся.

– Александр Владимирович, если можно, давайте я составлю список даров, а вы съездите и купите. Я схожу к секретарше и попрошу ее устроить нам завтра аудиенцию у профессора для решения формальностей. Может, я что-то еще должен.

– Сомневаюсь, Андрей Семенович, – возразил Жизнев. – Во-первых, как правило, страхуя себя, в больнице при госпитализации насчитывают сумму с большим свободным запасом (своеобразный депозит). И, во-вторых, вы выписываетесь на день раньше, поэтому, скорее всего, они вернут вам какую-то сумму.

– Думаете, вернут? – удивился Андрей Семенович.

– Не думаю, а уверен. Иначе просто быть не может, – почему-то с вызовом в голосе ответил Жизнев. – Буду у вас завтра утром, а вечером, пожалуй, поработаю. Сейчас я поеду, с вашего разрешения. Но перед этим зайду к кому-нибудь из боссов и попрошу выписать вас завтра. И смотрите, так как вы уже без катетера, да еще с отдельной палатой люкс, не набросьтесь на кого-нибудь ночью. Вам нужно недельки две, по крайней мере, воздерживаться от «скоротечных огневых контактов».

– Ой, Александр Владимирович, слушайте, хорошо, что вы напомнили. Купите, пожалуйста, самую большую, дорогую коробку конфет лично для Даниелы, а то еще скажет, что все мужики – сволочи, bastards. Я ей очень благодарен: ведь ни к чему не обязывающим трепом она помогала перенести все мои почти двухнедельные тяготы. Так что пусть кушает шоколад, милая девочка.