Предательство - Карин Альвтеген Страница 54

— Вот.

— Послушай, прекрати. Мне нужно ехать. Если ты не отвезешь меня, я пойду сама.

Складка между его бровей.

— Почему ты всегда так спешишь?

— Я замерзла.

Она немедленно пожалела—он мог подумать, что ей хочется, чтобы он ее согрел.

Он снова смотрел на воду.

— Я покажу тебе, что такое настоящая любовь.

Он снова смотрел на нее.

— Если у тебя есть на это время.

Ей стало не по себе, но раздражение пересиливало страх.

— Я же все объяснила. Я замужем. Я думала, мы уже поговорили об этом.

— Понимаешь, настоящая любовь—это когда твои чувства так сильны, что ты готов на все, лишь бы получить того, кого любишь.

— Ну, пожалуйста...

Он перебил ее:

— Так сильно я люблю тебя.

— Ты меня не знаешь. Ты понятия не имеешь, кто я. И что бы ты ни говорил, ты не можешь заставить меня полюбить тебя, это невозможно. Я люблю своего мужа.

На лице у него внезапно отразилась печаль.

— Мне нужно только одно — чтобы ты была счастлива. Почему ты не хочешь позволить мне сделать тебя счастливой?

— На самом деле я хочу уйти.

Он повернулся и преградил ей путь. Она попыталась обойти его с другой стороны, но он загородил ей проход и там.

Тревога нарастала, и она решила, что лучше в этом признаться:

— Ты меня пугаешь.

Печально улыбнувшись, он покачал головой.

— Как ты можешь меня бояться? Я же сказал, что люблю тебя. Лучше бойся его, того, к кому домой ты так спешишь. Почему ты просто не дашь ему уйти? Или еще лучше — не пошлешь его к чертовой матери?

Она терла руки, пытаясь согреться.

— Потому что я его люблю, к примеру.

Он вздохнул:

— Как может такая, как ты, любить такого, как он? Ты заслуживаешь намного большего. И потом, Эва, если ты не будешь врать самой себе, то в глубине души ты признаешь, что он тебя больше не любит.

Резкий удар по всему телу.

Эва? Черт, что это? Эва?

— Как...

Она не могла найти слова, чтобы сформулировать вопрос. Мир вдруг перевернулся.

— Жаль, что такая женщина, как ты, думает, что ей нужно стать такой, как Линда, чтобы ее полюбили. Ты даже именем ее назвалась. Линда — шлюха, она ничто по сравнению с тобой.

Она онемела. У нее нет слов, и почва выбита из-под ног. Кто этот человек? Откуда он узнал? Ей страшно, действительно страшно, она ничего не сможет сделать. Каждой клеточкой тела она чувствовала, что надо защищаться. Что теперь опасно, как никогда в жизни.

— Неужели ты была такой глупенькой, что решила, будто какие-то розы заставят его измениться? Но я знаю, как устроены мерзавцы вроде него.

Он поднял пакет, который принес с собой, и высыпал его содержимое ей на голову. Она инстинктивно закрыла лицо руками. Что-то падало на нее и рядом. Запах. Она посмотрела на свои ноги. Двадцать красных роз. Срезанных и исчезнувших из ее гостиной.

В страхе она посмотрела на него.

— Сейчас, только сейчас тебе дарят их из искренней любви. Но я, любящий тебя по-настоящему, любящий тебя такой, какая ты есть, я даже не могу на мгновение положить голову тебе на колени.

Она огляделась. Вода со всех сторон. Ни души. Поезд едет через мост вдалеке за его спиной. Звуки города. Близко, но недосягаемо.

— Я хотел дать тебе время, чтобы ты поняла, что можешь мне доверять. Что я всегда буду рядом. С Акселем я уже познакомился, тут не будет никаких проблем, если мы будем действовать без спешки. Но ты же не хочешь. Ты вынуждаешь меня доказать, как сильно я тебя люблю.

Она чуть попятилась, осторожно шаря ногой позади себя, и поняла, что находится в опасной близости от края причала. Он же шагнул к ней, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза:

— Я люблю тебя.

Она не успела понять, что произошло. Ее вдруг объял ледяной холод, и в легких совсем не осталось воздуха. Тело рвется на поверхность, захлебывающийся вдох, отчаянное желание выжить. Она ищет причал на ощупь и не может найти. В следующее мгновение она чувствует удар, и что-то толкает ее вниз, под воду. Всеми силами она старается держать голову над поверхностью, машет руками, пытаясь освободиться от тяжести. И вдруг чувствует на своих губах его губы, его язык проникает ей в рот. Железная хватка его ног, он вдавливает ее вниз, во тьму, в ледяной холод. Времени не существует. Есть только страх, что уже ничего не успеть, что уже слишком поздно. И вот она чувствует, как слабеет собственное сопротивление, как она медленно, но верно подчиняется его воле, сдается.

Тишина. И в этой тишине она слышит лучше, чем когда-либо раньше.

Безграничный покой. Позади, впереди, вокруг.

Она отдается этому окружившему ее спокойствию.

Наконец.

Больше не нужно бороться.

Все хорошо.

Может, тебе кажется глупым, что я вот так разговариваю с тобой, но я почему-то уверена, что ты меня слышишь. Не знаю, сможешь ли ты понять, но я точно знаю, что ты всегда будешь частью меня, так, наверное, у всех матерей — связь не прерывается никогда, и это сознаешь с особой ясностью, когда... О Эва, моя любимая девочка, как такое могло случиться?

— Прости. Никому не станет легче, если я буду сидеть здесь и плакать, но... Без тебя так пусто и так одиноко. Эрик, он... Я не знаю, мы всеми силами стараемся поддерживать друг друга, но он даже приехать сюда не может, хотя я говорю, что это ему помогло бы.

— Если бы только могла дать мне знак, какой угодно, просто как-то показать, что слышишь меня.

— Аксель все время о тебе спрашивает, а я не знаю, как ответить, чтобы было правильно. Он перешел в другой садик, я не совсем понимаю, почему это надо было делать сейчас, когда ты... Но Хенрик даже слушать не стал. Он очень рассердился, когда я пыталась уговорить его не забирать Акселя из старого садика. Я просто думала, что будет лучше, если хоть что-то в его жизни останется прежним. Вы же так много общались с другими родителями. И соседями. И так хорошо со всеми ладили. Мы встретили мальчика, с которым Аксель обычно играл, того, с темными волосами, как его зовут — Давид, что ли, или Даниэль — не помню. В общем, он с родителями шел мимо по нашей улице, а мы были в саду. Эрик тоже был с нами, мы помогали Хенрику стричь кусты, а Аксель был в доме. И мне показалось странным, что они просто прошли мимо, как будто не видели нас. Точнее, как будто не хотели видеть. И Хенрик тоже даже не попытался с ними заговорить. Не знаю, мне это показалось странным, я думала, вы с ними близко общаетесь. Но, может, им сейчас трудно подобрать слова, которые нам можно сказать... Люди такие странные. И меньше всего на свете мне бы сейчас хотелось, чтобы они говорили о тебе.