Публичные признания женщины средних лет в возрасте 55 и 3/4 лет - Сью Таунсенд Страница 55

Много лет он собирал и складывал в папку собственные рисунки лондонских зданий. Архитектура — его страсть.

— Я знаю в Вест-Энде каждый дом, — гордо заявил он.

Однажды Вэйн заночевал в приюте. К утру рюкзак с папкой украли, и с тех пор он уже ничего не рисует. Когда на лице появились язвы, жить стало труднее. Люди его сторонятся, меньше подают. Вэйн боится, что скоро надоест владельцу магазина, который разрешает ему спать ночью на ступеньках, и тот его выгонит.

— Хорошее место для ночлега найти трудно, а где попало спать нельзя, — объяснил он. — Везде чья-то территория, а народ на улицах жесткий.

Я поняла, что Вэйн Вебб не боец. Но советы ему давать не стала — кто я такая, чтобы давать людям советы, как им жить?

Пока мы общались, мимо прошел высокий, хорошо одетый американец, он матерился и лаял, как собака. Вэйн посмотрел ему вслед с состраданием:

— Бедолага, из-за этого лая он все время влипает в истории.

Через два дня, из окна «Пицца-экспресс», я наблюдала, как лающего американца запихивают в полицейский фургон. Американец сопротивлялся, продолжая вовсю лаять.

Мы с Вэйном деликатничали, конечно, но оба знали, что прежде чем он уйдет, я дам ему денег. Он говорил, что хочет найти работу, квартиру, женщину, но я почему-то была уверена, что он уже махнул на все рукой. Поговорили о книгах. Вэйн постоянно отирается у витрин книжных магазинов, иногда даже приходит на встречи с авторами, когда те раздают автографы.

Из кафе вышла девушка и начала заносить внутрь стулья и столики. Вэйн вежливо смотрел в сторону, пока я выуживала из сумочки кошелек. Я дала ему двадцать фунтов. Он наклонился и поцеловал меня. По-моему, деньги потрачены не зря.

Я не веду дневников. Зачем рисковать? Вдруг однажды мои сокровенные мысли и чувства кто-нибудь прочтет? Но меня так и подмывает вести путевые заметки о моих поездках из Лестера до лондонского вокзала Сент-Панкрас и обратно.

В вагон входишь, как в театр на абсолютно незнакомую пьесу. Появление мобильных телефонов добавило красок этой драме. Я сажусь в вагон «А» в самом хвосте поезда, куда теперь сгоняют презренных курильщиков. В купе корчится от боли и держится за ухо девочка. Мать пытается ее успокоить. У обеих испуганный вид, обе худые, бледные, одеты не по сезону, а на улице температура ниже нуля и поля в серебристом инее.

Появляется кондуктор, и мать девочки спрашивает, нет ли у него болеутоляющего — у дочери болит ухо. Кондуктор сочувствует, но выдавать пассажирам медикаменты, оказывается, запрещено. После его ухода мать вынимает мобильный телефон и звонит какой-то Розе. Перекрикивая плач дочери, она сообщает Розе, что едет в Лондон, и просит Розу сходить к ней домой и забрать ее одежду и мебель — «пока он на работе». Объясняет Розе, что уже четыре месяца не платила за квартиру в муниципальном доме и что когда Дэйв узнает, он ее убьет. Потом начинает плакать.

Из дальнейшего разговора я понимаю, что Дэйв — это брат Розы и что обе женщины его боятся. У меня не выдерживают нервы, я готова встать и пересесть к ним, но на место рядом с ними садится другая женщина и протягивает девочке таблетки, а матери дает салфетку.

Мы прибываем на вокзал Сент-Панкрас, я с ужасом вижу, что у девочки нет перчаток и шарфа, а ноги совсем голые. Мать волочит по платформе тяжеленный чемодан и гору сумок. Я пытаюсь взять у нее пару сумок, но она отказывается. Они уходят с вокзала в город, и я боюсь за них обеих. Эти двое не идут у меня из головы целый день, пока я пытаюсь шутить на бумаге.

В тот же вечер, в 20.25, сажусь на лестерский поезд и, счастливая, располагаюсь в кресле с чашкой капуччино. Наискосок от меня, через проход, сидит мужчина средних лет с плохой стрижкой и крайне неудачными очками. В руках у него газета «Ивнинг стандард». Как только поезд трогается, у мужчины звонит телефон. Через несколько секунд мужчина восклицает в трубку:

— Боже мой!

Я смотрю на него, но из-за плохого зрения не вижу выражения его лица. Тут он говорит:

— Там сказано: «Здравствуй, солнышко, это я. Люблю и скучаю».

Таков, оказывается, текст сообщения, которое он сегодня послал на мобильный телефон своей любовнице. Ее муж обнаружил послание и требует объяснений.

На выезде из Лондона три туннеля подряд, поэтому связь между любовниками прерывается. Я жду не дождусь продолжения. Наконец связь восстановлена, и мы с моим спутником узнаем, что любовница с пригоршней монет сбежала к уличному телефону-автомату, а муж остался у семейного очага с детьми, мобильным телефоном и компрометирующим сообщением.

На месте изобретается версия. Плохая Прическа призывает любовницу к спокойствию:

— Скажи, что ошиблись номером. Гни свою линию… И ради бога, ни слова обо мне.

Когда мы проезжали Лутон, у любовницы закончились монеты. В Бедфорде телефон Плохой Прически снова зазвонил.

— Слушай-ка, а можно ли отследить, кто прислал эсэмэс? — поинтересовался мой спутник.

Вопрос обсудили, но ответа ни один из них не знал. Паника нарастала.

Плохая Прическа напрочь забыл, что находится в вагоне поезда, где как минимум тридцать пассажиров (включая меня) захвачены его беседой. Он с головой ушел в драму своей жизни.

В какой-то момент мужчина прервал разговор с любовницей и позвонил жене. Номер был занят. А вдруг его жене сообщили об измене? В Кеттеринге Плохая Прическа сказал в мобильник:

— Конечно, я тебя люблю, не будь дурой.

Я в бешенстве. Так ведь и не узнала, кому это он — жене или любовнице.