Обращение в слух - Антон Понизовский Страница 55

У неё зрения не было. После ушиба.

(шёпотом) Это отец бил её. Отец пил после фронта… все пили. Придёт, разбуянится, мы в картошке спрячемся от него…

Мама мне говорила: «Ты никому не рассказывай, что мы с тобой в кустах ночь коротали, пока отец не уснул. Неприлично. Тебя замуж никто из такой семьи не возьмёт».

Вот такие твёрдые были устои.

Когда ей пенсию предложили, она говорила: «Ой, какое же государство глупое: я не работаю, а мне ещё деньги предлагают!..»

Я её оперировала в Москве.

Мне доктор сказал на улице Горького: «Она видеть не будет».

Я говорю: «Доктор, я ничего не хочу: только чтобы она хоть ложку бы видела, вот и всё».

И, когда сняли марлевую повязку, первое, что она сказала: «Какие здесь чистые потолки!»

Потом сестричку увидела, тоже: «Какой на тебе беленький халатик!..»

А мне — я тогда была помоложе: «Ой, какая ты у меня красивая!..» (плачет)

А когда умирала, за Ленина молилася, представляете?.. (плачет) Это просто святой был человек…

Посередине рассказа сверху спустилась Лёля и молча заняла своё место.

Когда Анна сказала, что ночью её муж наведывался в соседний номер, Фёдора это предположение удивило, причем удивило сильно и неприятно — хотя со всеми дальнейшими событиями как-то выскочило из ума, и за последние два часа ни разу не вспомнилось.

Но стоило ему увидеть Лёлю рядом с Дмитрием Всеволодовичем, как Федей вдруг завладели сильнейшие — не нравственные, а сугубо физические — ощущения. Ему невыносимо захотелось сейчас же встать и быстрее куда-то идти или, лучше, бежать: вообще, как можно активнее двигаться — причём физическое желание было настолько сильным, что его трудно было удерживать. Фёдор взял себя в руки — буквально изо всех сил сжав кулаки, — и сразу же заболело и запульсировало уплотнение надо лбом, оставшееся после встречи с прозрачной дверью.

То и дело Фёдор украдкой взглядывал на Лёлю, пытаясь найти какое-нибудь подтверждение или опровержение — но Лёля выглядела совершенно обычно.

Белявский, правда, был зол и угрюм, и не смотрел на Лёлю — но он был угрюм и прежде, чем она появилась…

Когда запись кончилась словами «это святой был человек», — Анна повернулась к Лёле и с ясной улыбкой спросила:

— Лёлечка, вы не мёрзли сегодня ночью?

Фёдор замер, и даже шишка на голове перестала пульсировать.

— Да вроде нет, — пожала плечами Лёля.

— У нас в комнате был ужасный дубняк, — озабоченно сообщила Анна. — И сейчас: зябко, чувствуете? Какие-то нелады у Эрика с отоплением…

— Не может быть! — выпалил Фёдор.

Все посмотрели на него с удивлением. Он себя не понимал, им овладело какое-то странное состояние. Зубы дрожали.

— Это не может быть правдой!

Вы говорите про «эксперимент». — Федя подался вперёд, обращаясь к Белявскому. — Я не верю!

Не верю! — кричал Федя, не понимая, что с ним происходит. — Бог… Бог не устраивает над своими людьми «экспериментов»! Всё, что Он делает — проистекает из совершенной любви!..

— Ну вот, — предложил Дмитрий Всеволодович, — пойдите к той бабке, и объясните ей: брата забили, отца напоили, и всё это — из совершенной любви…

— Нет! Неважно! Вся жизнь — иллюзорна! Вся краткая посюсторонняя жизнь — иллюзорна! — задыхаясь, выкрикивал Федя. — Жизнь — сон! или даже кошмар! Кинотеатр ужасного фильма! Любое «сейчас» — иллюзорно! Надо вырваться из «сейчас», чтобы ясен стал Божий замысел…

— Федя, что с вами? Вы покраснели, — сказала Анна, отодвигаясь.

— Но вырваться из «сейчас» можно только через любовь! Жертвенную любовь! Каждый, любящий жертвенно — черпает в Боге! И только любящий жертвенно — может прозревать тайны замыслов!..

— Во как, во как, — поцокал Белявский. — И что, есть счастливцы, которые прозирают? Хоть одного знаете по фамилии?

— Достоевский! — не думая, крикнул Федя. — Достоевский открывал Божий замысел о народе — о русском народе! — ибо сам любил русский народ!..

— Достоевский любил русский народ, — повторил Дмитрий Всеволодович, смакуя. — Достоевский — любил — русский народ…

— Я не понимаю, что именно вас развлекает, — дрожал Федя, — только вы отправляете русский народ в дыру — а Достоевский его поднимал на небесную высоту! Вы хотите защиту сейчас — или старую, или новую, или род, или цивилизацию — не́т защиты сейчас! Всё иллюзии!.. Само «сейчас» — сплошь иллюзия, иллюзорность! «Сейчас» — всё равно! Его нет, всё равно…

Федя спутался; потемнение разума, кажется, проходило, и он испугался, подумав, что больше не в состоянии выражать свои мысли. Однако никто, кажется, чересчур не удивлялся.

— И русский народ, — продолжал он потише, трогая себя за голову, — русский народ потому сейчас беззащитен, что Божья правда — выше «сейчас»…

— Не пойму я, — пожал плечами Белявский, — чем вам так не угодило «сейчас»… Почему бы не пожить здесь и сейчас? Буквально для разнообразия…

— Потому что «сейчас» — это мало для русского человека! Позорно мало! Пусть западный обыватель живёт для «сейчас» — ему, может быть, и достаточно, — а если русский пытается жить для «сейчас» только — это приводит к ужасному оскудению, измельчению… измельчанию: у меня есть пример, я сейчас дам послушать… Русский человек — гражданин вечности, призванный показать миру высшую правду!..

— Пия метанол, — аккуратно добавил Белявский.

— Пия… что?

— Метанол. Мы же только что слышали. Вы вообще поняли, что случилось с её отцом?

— Выпил спирта и умер.

— Какого спирта?

— Спирта. Неразведённого спирта.

— А-а, так вы не поняли ничего. Вы спрашивайте, если не понимаете. Она говорит: «вёз древесный спирт продавать». Обычный питьевой спирт — этиловый, этанол. А «древесный спирт» — метанол. Ядовитое вещество. От него слепнут и умирают. И тем не менее — пьют.

— Зачем?

— Очевидно, святого духа хотят! — засмеялся Белявский. — Взыскуют святого духа, аж трубы горят!..

Пьют, потому что спирт.

— Но его нельзя пить?

— Нельзя. Категорически.

— Они просто не знают, что это опасно?

— Все знают, ессесно.

— И всё-таки пьют? Как так, не понимаю…

— Умом Бурунди не понять. Это прекрасно, что вы не понимаете, Федя. Не надо вам понимать. Вы лучше люби́те русский народ… издалека. С Достоевским на пару… Как ваша фамилия, кстати? — спросил вдруг Белявский.

— К….шов, — удивился Федя. — При чём здесь моя фамилия?