Весы - Дон Делилло Страница 55

За два года до этого, во время поездки в Минск, когда Марина еще жила в Ленинграде, она заметила красивый дом с балконами, выходящими на реку. Один балкон зарос цветами, и она представила, как хорошо было бы жить там. И теперь она была уверена, что стоит именно на том балконе, ее и Алика, который машет ей рукой, пока лодка медленно проплывает мимо.

Судьба больше, чем факты или события. Это нечто за пределами чувств, во что можно верить, когда бог так далек от нашей жизни.

Некоторые не верят в бога, но красят яйца на Пасху, просто для разнообразия.

Открытка № 5. Двойная, раскладывается. «Виды Минска». Освальд сфотографирован у памятника Победы, Дворца Культуры, на площади Сталина. Он весело улыбается прямо в камеру, но как раз сейчас у него мало оснований для счастья.

Его заявление о приеме в Университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы отклонили. Он тяжело переживал эту новость. Из-за этого почувствовал себя маленьким и бесполезным. Председатель приемной комиссии пишет, что это учебное заведение создавалось исключительно для молодежи из неимущих стран Азии, Африки и Латинской Америки. Интересно, почему же его считают имущим. Это часть общего идиотизма, связанного с жизнью в США.

Что еще? Ну, он написал в американское посольство в Москве с просьбой вернуть его паспорт. Он слегка нервничает, вспоминая, как швырнул им паспорт, фактически заставил забрать его, а потом сказал то, о чем теперь жалеет, насчет военных секретов. Будут ли его преследовать, если он вернется?

Что еще? Вот это смешное маленькое приспособление на стене в его квартире, не розетка, не выключатель и не держатель для картины. И еще. Он то и дело видит машину с табличкой «Автошкола», курсирующую взад-вперед по его улице. Может быть, эта улица — место экзамена, думает он, да только вот в машине никогда нет ученика.

Он считает, что за ним следят, поскольку считают ложным дезертиром, засланным Военно-морской разведкой. Легко можно представить, что BMP и в самом деле ждет не дождется, когда он отсюда выберется и сможет рассказать, что здесь узнал.

Он знает, что кто-то читает его почту, потому что как только он написал в посольство США, ежемесячные выплаты от так называемого «Красного Креста» неожиданно прекратились, и его доход уменьшился вдвое. Он принимал эти деньги прежде всего потому, что был голоден, измучен и в Москве лежал снег. Он не хотел думать о подлинном источнике средств. Ему платили за дезертирство, за ответы на вопросы о военной службе. Теперь, когда он хочет вернуться домой, деньги перестали поступать.

Ничего от Алика. Ни слова. Полная тишина.

Может, это все Алик. Все дело в Алике. Все для того, чтобы извлечь из него пользу. Пригвоздить к стене, а ему просто хотелось учиться.

Я все еще не сообщил жене, что хочу вернуться в США.

Друг Эрих познакомил его с кубинскими студентами; ему нравится разговаривать с ними, нравится жаловаться на минскую скуку. У кубинцев есть талант и чутье. Он считает, что в кубинском вопросе все честно. Это борьба побежденных. Здесь же люди используют партию, чтобы продвигаться вперед. Партия — инструмент для получения материальной выгоды.

Он еще раз сфотографировался, на сей раз в темных очках.

Рядом с его домом за колючей проволокой стояла пятисотфутовая радиобашня, которую сторожили вооруженные охранники с неизменными рычащими собаками. Неподалеку находились две конструкции поменьше, столь же усердно охраняемые. Это были башни-глушители, создававшие помехи для высокочастотных передач из Мюнхена и других западных городов.

Он представлял, как будет описывать свою историю журналу «Лайф» или «Лук», повесть о бывшем морском пехотинце, который проник в самое сердце Советского Союза, наблюдал за повседневной жизнью, видел, как страх правит страной. Шоколад в четыре раза дороже, чем в США. У индивидуума нет ни малейшей свободы действий.

Он фотографировал аэропорт, политехнический институт и армейское административное здание, просто так, на всякий случай, на потом.

«Воистину странное зрелище, — напишет он. — Местный партработник произносит политическую проповедь перед группой простых крепких рабочих, которые каким-то странным образом превращены в камень. Превращены в камень все, кроме суровых коммунистов с блуждающим взглядом, они высматривают малейшую невнимательность со стороны рабочих, сулящую им надбавку к премии».

Он представлял, как сидит в редакции «Лайф» или «Лук», с рукописью в кожаной папке на коленях. Как это называется — «сафьяновый переплет»?

Он договорился с другом Эрихом, чтобы тот давал ему уроки немецкого.

Когда Марина сообщила, что беременна, он подумал, что его жизнь наконец-то обрела смысл. В нем заговорил отец. Он нашел свое место, осознал свой долг. Эта женщина принесет ему удачу, на которую он никогда не рассчитывал. Марина Прусакова, сама на два месяца недоношенная, весившая при рождении меньше килограмма, девушка из Архангельска на Белом море, на противоположной стороне земного шара от Нового Орлеана. Он взял ее лицо в ладони. Светловолосая, худенькая. Полный рот, высокая шея, голубоглазая девочка-Цветок, его стройный бледный нарцисс. Пусть ребенок будет похож на нее, пусть так же кривит губы, так же вспыхивают в гневе глаза. Он закружил ее по комнате, пообещал, что будет заботиться о ней как никто другой. Она сама станет ребенком, пока не появится настоящий ребенок.

Он сказал, что магазины в Америке ломятся от всевозможных вещей. Все, что нужно ребенку, есть в ближайшем универмаге. Целые отделы для малышей. Целые детские магазины. Ты в жизни не видела таких игрушек.

Он первым приходил домой, мыл посуду, оставшуюся после завтрака. Он слышал, как она поднимается по лестнице, с каждым днем все медленнее. В сумке у нее мороженое и халва.

— Собираются убрать Сталина, — сказала она. — Я шла мимо площади, ее огородили.

— Без динамита им не обойтись.

— Они свалят его цепями.

Она убрала еду, села за кухонный стол позади него и закурила.

— Сталин слишком большой, — возразил он. — Придется его взрывать.

— Слишком много еще сталинистов. Я думаю, они свалят его цепями, когда стемнеет, и куда-нибудь оттащат. Так что никто не узнает, а потом будет уже поздно.

— И так уже все знают. Площадь огорожена. Потуши, пожалуйста, сигарету.

— Я в последние дни курю гораздо меньше.

— Ребенку это вредно. Нет, нет и нет, — сказал он.

— Я уже не так много курю, Алик.

— Ты прячешь их повсюду. Я нахожу сигареты в каждом углу. Ребенку это очень вредно.

— Я курю все меньше и меньше. Сегодня всего вторую. Что насчет виз?

— Я ходил повсюду. Министерства, ведомства, все обежал. Это безнадежные люди, Марина. Они читают мою почту, так что я в письмах жалуюсь брату на их безнадежную бюрократию.

— Ты пишешь и ему, и им. Два письма по цене одного.