Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг Страница 55

– Надо было тебе все же ехать вместе с ним, – едва слышно прошептал ей Питер.

– Ах, не начинай, пожалуйста, все сначала! – вспылила она и, круто развернувшись, зашагала прочь.

Но в глубине души она прекрасно понимала, что одним необдуманным поступком она сожгла за собой все мосты. Конечно же, Брюс абсолютно прав! Она упряма, и еще раз упряма! Так во что же ей обойдется собственное упрямство? И какую цену придется заплатить? Отдать свободу? Или, быть может, саму жизнь?

А ведь в это самое время она могла бы нестись в грузовике, сидя вместе с ним в одной кабине! Какой шанс для проявления ее любви к нему! А он? Кто знает, быть может, он даже поцеловал бы ее.

Ах, ну почему ты не поехала с ним! – кричала каждая клеточка ее естества. Да потому и не поехала, что Брюс был уверен, что ты обязательно поедешь с ним, холодно возразил разум. Разумеется, эвакуация – самый простой выход. Остаться с ранеными – это мой долг, уговаривала она себя. Важнее видеть, что будет с твоими пациентами, чем мчаться сломя голову куда-то в горы с человеком, который, скорее всего, тебя ни капельки не любит. Собственно, всякий раз, когда в своих рассуждениях о Брюсе Пенни доходила до его чувств, до его истинных чувств к ней, ее начинали терзать сомнения. Все же жаль, что и на сей раз у них не оказалось достаточно времени, чтобы проверить, что же на самом деле он питает к ней. Хорошо было бы проверить на прочность его чувства к ней. Хотя что толку фантазировать об этом сейчас?

Пенни сидела в уголке, обхватив руками колени и, наверное, в сотый раз повторяла себе, что, когда идет война, личные переживания уходят на задний план. Во всяком случае, они должны туда уйти. Прежде всего – долг! Долг превыше всего. А уж последствия… Что ж, она готова принять любые.

* * *

Райнер лежал в грязной пещере, забитой до отказа ранеными десантниками. Некоторые даже пытались выглядывать наружу, другие с отрешенным видом смотрели вверх, на скалистые выступы потолка, и молчали. Ночью умер еще один раненый. Они вынесли его из пещеры и положили рядом с другими телами, дожидающимися своего погребения. В госпитале Райнер впервые осознал, как до неправдоподобности хрупка человеческая жизнь. Отчаянная борьба со смертью, последняя попытка вдохнуть в себя побольше воздуха, испарина, выступающая на лбу, последние слова исповеди – и все! Тебя нет. И вот лежат в одном ряду вчерашние враги, и уже не имеет никакого значения, кто из них в какой форме. Смерть уравнивает всех. Да это уже и не люди. Так, пустые скорлупки, освобожденные от душ.

Нельзя сказать, что англичане в чем-то их ущемляли. О нет! Их кормили тем же скудным пайком, что и британских солдат. Поили тем же отвратительно невкусным чаем, все одинаково. Санитары буквально валились с ног от усталости, и по их лицам Райнер понимал, что игра англичанами проиграна. А значит, очень скоро они снова будут на свободе. Ночью в лагере было заметно какое-то оживление, и некоторых британцев даже вывезли из госпиталя на машине. Но все тяжелораненые остались.

Нога, как ни странно, пошла на поправку. После того как врачи извлекли из раны все осколки, она стала стремительно затягиваться, и ему даже позволяли изредка выползать из пещеры на самодельных костылях, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Ему хотелось самому проверить, как там его люди.

А еще он постоянно искал глазами ту медсестру в хаки, но теперь рядом с ними была другая. Высокая худая женщина в белоснежной форме сестры милосердия. Она все делала очень быстро, сосредоточенно совершала обход, оказывала нужную помощь и тут же уходила. Она всегда молчала. И по ее лицу, когда она совершала обход, трудно было прочитать, что она чувствует. Она была внимательна, заботливо осматривала каждую рану, молча кивала, если все хорошо, или слегка покачивала головой, если ей что-то не нравилось. То, как идет процесс заживления его ноги, ей, кажется, нравилось. Пару раз он пытался завести с ней разговор – безрезультатно! Она молчала, и столь же непроницаемым был взгляд ее темных глаз. Именно глаза медсестры заставляли его усомниться, не та ли это самая девушка, которую он впервые увидел в армейской форме.

Пару раз он слышал, как она распекает греческих солдат на их родном языке за то, что они позволили себе какие-то отступления от режима. Вполне возможно, что она гречанка. Знает немного английский, а по-немецки не понимает вовсе. Но с английскими врачами она ведет себя на равных. Он сам пару раз видел, как они о чем-то непринужденно болтали, словно старые приятели. А когда она вдруг улыбнулась, то ее лицо озарилось таким светом, что Райнер невольно испытал укол ревности. И это новое чувство страшно удивило его самого.

Вообще-то она крутилась как белка в колесе. С утра и до самого позднего вечера. Один обход раненых, расквартированных в пещерах, чего стоит. Пули летали в воздухе роем, несмотря на все немецкие флаги. Он сам видел, как она, прижавшись вплотную к скале, пробиралась из одной пещеры в другую. Жаль, что он не знает, как ее зовут. Кто-то сказал ему, что вроде бы ее зовут Георг. Маловероятно! Совершенно не женское имя. И как она не боится оставаться одна среди нескольких сотен мужчин? На обычную полковую маркитантку она никак не была похожа. Даже англичане относились к ней с огромным уважением: никаких заигрываний, намеков, сальных шуточек. Было в этой женщине что-то такое, что уже изначально ставило крест на всяких ухаживаниях. Быть может, осознание собственного предназначения или сила личности, незаурядной личности, что сразу же бросалось в глаза. Но одновременно с этим в ней была некая притягательная магия. Райнер боялся культивировать в себе эти детские фантазии. Что за глупые романтические бредни! Красавица-медсестра и раненый офицер, влюбленный в нее по уши. Стыдно об этом даже думать. И все же недостижимость девушки, ее странная отрешенность от всех и вся волновали его и возбуждали любопытство. Впрочем, вполне возможно, подобные глупости начинают лезть в голову, когда у тебя слишком много свободного времени. А времени у него теперь было предостаточно.

Почему она заметила его тогда? Ведь он же для нее враг, обычный военнопленный, как сотни других. Он явился на остров непрошеным гостем, завоевателем, убийцей, одним из многих таких же, как и он, убийц. Сколько раз он ругал себя за то, что плохо поработал со своими людьми, плохо подготовил их к высадке. Много раненых, много убитых. А где сейчас те, кто уцелел тогда, в день высадки десанта? Где они воюют? Кого убивают? Стоит ли удивляться, что у строгой медсестры не находится для него добрых слов. Но он тут же вспоминал, как она держала руку умирающего немецкого солдата, считая его пульс. Сколько в ее лице было сострадания и жалости! И с какой глубокой печалью закрыла она ему глаза и натянула на лицо походное одеяло. В другое время они вполне могли бы встретиться друг с другом на какой-нибудь оживленной афинской улице, встретиться и разойтись. Двое иностранцев, оказавшихся на время в чужой стране. А сейчас они живут здесь, можно сказать, балансируют на грани смерти, не имея никакой уверенности в завтрашнем дне. И все же как ее зовут?

* * *

Все случилось внезапно и быстро, без всякого предупреждения. Все ближе автоматные очереди, и это нервирует, подумала она, в суматохе складывая инструменты, которые могут им понадобиться в случае спешного бегства. Но канонада лишь усиливалась, все громче становились крики и выстрелы. Пули рикошетом ударялись о стены пещеры и, подобно злобным осам, отлетали прочь. Времени на раздумья не было. Она рухнула на землю лицом вниз, и чьи-то сапоги протопали мимо с криком « Raus, raus!..».