Клео. Как одна кошка спасла целую семью - Хелен Браун Страница 55

Когда-то давным-давно черных кошек с их искрящимся мехом и глазами-зеркалами принимали за злых духов. Они сливались с темнотой, а суеверным невеждам этого было достаточно, чтобы считать их олицетворением зла — их принимали за слуг дьявола, а то и за самого дьявола, бродящего ночами по крышам невинных крестьян.

* * *

Опять бежать к психотерапевту не было никакого смысла. Она снова насоветует мне свидание, одну ночь с незнакомым мужчиной. Только теперь мы уже знаем, чем это кончается. Я не собираюсь повторять ту же ошибку. Лучше воздержусь от ненужных встреч и постараюсь впредь быть умнее. Я стала превращаться в бледную копию собственной мамы, приобретя привычку рассказывать людям одно и то же по несколько раз. Заметив, что глаза слушателей туманятся, я спохватывалась: «Я уже тебе это говорила?» Особо вежливые утверждали, что слышат мой рассказ в первый раз.

На все вопросы я отвечала, что чувствую себя счастливее некуда. А что? У кошки, например, улыбка вообще никогда не сходит с губ. Я изо всех сил старалась стать самодостаточной ведьмой, которой вообще не нужны никакие мужчины. Слово «компромисс» улетучилось из моего лексикона. Китайский брючный костюм регулярно проветривался, к нашему обоюдному удовольствию. Я прибила на стену аляповатых глиняных уток, я пила вино и пукала, когда мне этого хотелось. По ночам, иногда, когда дети были у своего отца, я врубала стереосистему достаточно громко (так, что соседям было слышно) и танцевала в полуголом виде под Марвина Гэя (и никогда под Эллу и Луи!). Друзья-женщины меня одобряли. Они говорили, что я повышаю свою самооценку.

Высокая самооценка — вещь хорошая, но, честно признаюсь, ее благотворное влияние на жизнь сильно преувеличивают. Хотя ведьма, конечно, в состоянии управляться со своей жизнью, есть у нее неустанный, упорный преследователь: одиночество. Уложив детей, я наливала в бокал вина. Клео спрыгивала на пол и подходила ко мне. Тень ее хвоста, двухметровая извивающаяся змея, плясала на стене. Я водила рукой по ее шерсти, высекая снопы электрических искр. Подхватив ее под животик, я выходила с ней на заднюю веранду. Мы вдвоем сидели под звездами, рассматривая прыщавую луну.

— Никому не суждено тронуть сердце ведьмы, — шептала я, уткнувшись носом в бархатную шубку Клео.

Это не мешало мне нестись к телефону на каждый звонок. Всякий раз это оказывался не он. А с чего бы это быть ему? Он достаточно ясно выразился, когда мы расставались. Сказал, что «не готов», чтобы это ни значило. Если бы люди всегда дожидались, пока будут готовы, в жизни вообще ничего бы никогда не случалось. Жизнь — не ресторан: не получается заказывать блюда из этого меню именно тогда, когда готов к приему пищи. Я вот не была готова потерять Сэма. И не была, кстати, готова распрощаться с Филипом. Слова его резали, как скальпель хирурга, но глаза-то, глаза были печальными и любящими. Хотя я пыталась поверить его словам и принять их, глазам я все равно верила больше. Почему же он ушел?

Мне не хватало его невозмутимости, голоса, теплого, как костер из плавника, его забавного консерватизма в одежде, перебитого носа, кустиков волос в ушах. Кое по чему я скучала особенно сильно, например по его запаху. Хотя Филип довольно редко пользовался лосьоном после бритья, от него всегда пахло, как от рощи кипарисов. Как это вышло, что почти не написано сонетов, воспевающих запах возлюбленного? Робу его тоже недоставало. Филип стал для подростка мужским идеалом, а на поверку оказался фальшивкой, бездушным картонным манекеном. Что я за дурра! И я поклялась себе, что никогда больше не допущу, чтобы какой-то мужчина заставил Роба страдать.

Филип не давал мне покоя. Чем он сейчас занят? Выбросил нас из жизни, как один из своих итальянских пиджаков? Его, наверное, сейчас раздирают на части белокурые глупышки, дантистки и юристки. Если бы мы были не из таких разных миров, пара телефонных звонков — и я получила бы ответы на свои вопросы. Но у нас не было общих друзей. Он с тем же успехом мог улететь на Плутон. Недели текли, сливаясь в месяцы.

Если уж я собираюсь становиться ведьмой, нужно выглядеть соответственно. Я научила Клео сидеть у меня на плече. Первые попытки были суетливыми и болезненными. Но Клео оказалась прилежной ученицей, с чувством равновесия, достойным цирка Дю Солей. Вскоре она научилась выпускать когти ровно настолько, чтобы усидеть на месте, держась за одежду, но при этом не расцарапать мне кожу. Я наслаждалась, глядя, как вытягиваются лица людей, когда я открывала им дверь с черной кошкой на плече. Несмотря на все достижения техники и прочий прогресс, люди остаются существами примитивными. Они по-прежнему верят в ведьм. В недавнем прошлом соседи, дождавшись темноты, подкрались бы, пожалуй, к моему белому штакетнику и оттащили и меня, и кошку на ближайший костер.

— Женщине нужен мужчина, как бабочке глубоководный скафандр, — сказала я Эмме, которая с некоторых пор стала появляться у нас в доме регулярно.

Я познакомилась с ней на книжной ярмарке: мы разговорились в очереди в туалет. Эмма работала в феминистском книжном магазине. Она помогла мне разбить сад трав и познакомила со своими друзьями-женщинами. Их объединяло весьма неодобрительное отношение к мужчинам. Слушая, как они, подогревая себя вином, обсуждают этот биологический вид, я энергично кивала головой. Мужчины — низшие существа, обреченные на вымирание, презренные рабы до мозга костей, до пузыря в штанах.

Хоть я и не собралась так же коротко остричь волосы и обесцветить их до серебристой белизны, как сделала Эмма, ее стиль меня восхищал. Ее цветом был бирюзовый. Только женщина без детей могла посвящать этому столько времени: обследовать сотни магазинов, бутиков, лавочек и рынков и находить такое количество бирюзового барахла — браслетов, шарфиков, даже очков в бирюзовой оправе. В числе ее самых любимых аксессуаров была бирюзовая подвеска с перьями — подарок индейского вождя племени хопи. Вождь чистил ей ауру, жег шалфей, дымом отгоняя злых духов от ее дома, и определил, что ее тотемное животное — пума.

Эмма частенько приносила мне книги из своего магазина: «Почему женщины истекают кровью», «Одноразовый мужчина» и прочее в том же духе. Не измученная материнством, она стала для детей достойной тетушкой. Я завидовала кипучей энергии, с которой она прыгала вместе с Лидией на батуте или гоняла мячик с Робом. Мне было лестно, что Эмма удостаивает нас своим обществом.

Отрадой была для меня шумная, раскованная атмосфера редакции. Постоянная суета, гонка со сдачей очередного материала, коллеги с их вечными подковырками оказались неплохим средством для «заживления» дыр в разбитом сердце. Я была благодарна за то, что ни от кого, даже от Николь, ни разу не услышала:

«А ведь я предупреждала». Шутки по поводу конфетных мальчиком со временем иссякли и прекратились. Меня без долгих слов приняли обратно в стаю. За это я любила их всех.

Хотя я не очень близко знала Тину, у нее обнаружились явные признаки ведьмы, ратующей за расширение возможностей женщин. Однажды она вызвала меня в свой кабинет и предложила подать документы в аспирантуру по журналистике в Кембриджский университет в Англии. Шансов на то, что меня примут, практически не было, но я все же заполнила анкеты, решив, что нужно практиковаться в подаче подобных заявок. В анкете просили указать сферу интересов. Уверенная, что все равно пролечу, я изобрела прикольную тему: «Исследования окружающей среды с духовной точки зрения».