Стоиеновая певичка, или Райский ангел - Наоми Суэнага Страница 55

— Вы ведь тоже певица, — сказал он мне. — Присоединяйтесь к нам.

Я не преминула воспользоваться его приглашением. Кэндзиро репетировал с ним новую песню под названием «МАТАТАБИ» — «ЛИАНА». Как и к прежнему хиту «ОТОКО», слова и музыку к ней написал Госака. В этой песне опять-таки ощущалось нечто бесконечно талантливое. Подобно предыдущему его сочинению, она была во всех отношениях восхитительно безыскусна. На такую простоту и ясность взрослый человек, как правило, не способен. А между тем именно эта простота и ясность пронизывает душу насквозь и вызывает такое волнение, что становится чем-то большим, нежели обыкновенная безыскусность. Это свойство можно обозначить только одним словом — «чистота». Чистота, граничащая с наивностью.

— А у вас, оказывается, прекрасный голос, — сказал мне Госака.

Его похвала прозвучала прежде, чем я успела сделать комплимент его новой песне.

— Это потому, что песня замечательная, — растерянно пробормотала я.

— Ещё бы! Конечно!! — громогласно воскликнул он и принялся горячо и многословно объяснять, в каких невероятных муках родилось это произведение. — У меня есть ещё более интересные вещи. Погодите. В вашем доме найдётся магнитофон?

Вообще-то свой магнитофон я отдала в починку. Здесь у меня был только плохонький кассетник, купленный лет десять назад в магазине, где всё отдают за бесценок. Пока я его доставала, Госака сбегал на улицу и принёс из своего «мерседеса» магнитофонную кассету. Запыхавшись, он влетел в комнату, сбрасывая на ходу обувь. До чего импульсивный человек! По пути он успел наступить на мои туфли и опрокинуть подставку для зонтов в прихожей. Можно подумать, что пронёсся смерч.

— Так-так! Сперва вот это! Это — потрясающая вещь. Ха-ха! Вот оно, это место. Слышите гудение самолёта?

Забыв про занятие с Кэндзиро, он стал рассказывать о своём новом, ещё не представленном публике произведении. Кэндзиро молчал и, весело посмеиваясь, слушал своего учителя.

Эта песня под названием «Аэропорт под дождём» пока ещё существовала только в виде фоновой мелодии, без голоса, причём звуковые «эффекты» были кустарно записаны самим автором, однако, слушая её, я чувствовала, как в груди у меня поднимается тёплая волна, — настолько она была хороша.

— Ну как? Правда, здорово?! Для того чтобы сделать эту запись, я специально ездил с магнитофоном в аэропорт. Мне пришлось подбежать к самолёту так близко, что я чудом остался жив. После этого охранник целых два часа читал мне нотации… Так, а это уже пошла следующая мелодия. Она написана в совершенно иной манере.

Госака прокручивал одну за другой свои новые песни, каждая из которых поражала небывалой новизной и имела все шансы стать настоящим шлягером. Я была потрясена. Никому доселе не известный человек вдруг берёт и сочиняет целую россыпь шедевров, способных посрамить любого знаменитого композитора или поэта-песенника. Как такое возможно?

Дав нам прослушать до конца свою демонстрационную кассету, Госака пришёл в прекрасное расположение духа. И тут с его губ слетела совершенно невероятная фраза:

— Я чувствую, мы с вами поладим. Отлично, Кэндзиро! Раз такое дело, я позабочусь о Ринке!

Кэндзиро изумлённо разинул рот.

— Что значит «позабочусь»? — спросил он. Госака выпятил живот и, понизив голос, сказал:

— Неужели непонятно? Я устрою ей дебют.

— Что?! Ха-ха-ха! Ну, вы даёте, маэстро!

Видимо, слова Кэндзиро следовало понимать не в том смысле, что «маэстро» всего лишь пошутил насчёт дебюта. Наверняка речь шла о его привычке вот так, с бухты-барахты, принимать важные решения. Я чуть не упала в обморок. Как-то всё это неправдоподобно!

Конечно же, мне давно уже хотелось выступить с дебютом, но до сих пор это желание диктовалось лишь соображениями престижа, а не какой-то внутренней потребностью, однако сейчас, в эту минуту, само слово «дебют» обрело для меня совершенно новый, манящий смысл. И произошло это потому, что я влюбилась в композиторский талант этого человека.

«Эта песня станет моей»… С какой гордостью прозвучали бы из моих уст эти слова, если бы мне удалось заполучить в свой репертуар одно из его сочинений!

Словно прочитав мои мысли, Госака усмехнулся.

— Можете выбрать любую из только что прозвучавших мелодий. Но я хотел бы написать что-нибудь новенькое специально для вас.

— Специально для меня?

— Да. Я уже и название придумал — «Барабанчик жизни моей».

Не может быть! Даже название придумано! Но что это? Кажется, он уже начал сочинять мелодию.

— Ля-ля-ля-ля… пам-пара-параппа.

Вот это да!.. Глаза Госаки устремились в одну точку.

— Отлично! Главная тема будет звучать так: дон-додон! И, как фон, — стук барабанчика: та-та-та… Дайте листок бумаги! Всё равно, какой, скорее!!

Я вырвала из блокнота листок и протянула ему. Выхватив его у меня из рук, он принялся писать на нём с такой лихорадочной поспешностью, словно вот-вот наступит конец света. Но песня получилась замечательная. Казалось бы, в ней присутствовали все традиционные элементы энка, но к ним было добавлено что-то совершенно невиданное и необычайное, вызывающее такую же радость, как если бы вы заказали в столовой комплексный обед, а вам, помимо положенных риса, супа-мисо [41]и маринованных овощей, принесли какую-то изысканную приправу.

Между нами установилось полное взаимопонимание, и мы долго говорили с ним о музыке. На каком-то этапе у Кэндзиро начали слипаться глаза, и вскоре он сладко заснул, расположившись на моей кровати. Окончательно проникшись доверием ко мне, Госака принялся рассказывать о своём прошлом.

Я и представить себе не могла, сколько тяжёлых испытаний выпало на долю этого человека. Оказывается, у него было четыре судимости. В молодые годы, вступившись за честь любимой девушки, он учинил драку с её обидчиками и не рассчитал удара.

Неужели речь идёт об убийстве?

Я несколько раз хотела задать ему этот вопрос, но так и не решилась, — не хватило храбрости. В тюрьме он не находил себе места, беспокоясь о своей возлюбленной, и в конце концов, устав от душевных мук, решил свести счёты с жизнью. Он несколько раз резал себе вены обломком алюминиевой ложки, но покончить с собой ему всё же не удалось. Сдвинув вниз широкий ремешок с забавного вида часами, он продемонстрировал мне своё запястье, на котором виднелось несколько шрамов.

Я не знала, что на это сказать, и только молча заплакала в надежде, что мои слёзы хоть немного оросят его иссохшую душу, и в ней появятся новые побеги.

Потом Госака стал рассказывать о своей нынешней семье, показал фотографии детей, начал делиться со мной разными воспоминаниями. Он упомянул о том, что, хотя люди и признают за ним талант, произведения его не пользуются особым спросом. Причиной тому и его «тёмное» прошлое, и нынешняя безалаберная жизнь, из-за которой он вечно сидит в долгах. Люди не хотят иметь с ним дела. Тем не менее среди его бывших учеников немало известных исполнителей. В числе прочих Госака упомянул одного юного эстрадного кумира с исключительными вокальными данными и некую поп-звезду, недавно воспарившую к вершинам славы. Уж не знаю, правда это или нет, но, по его словам, оба они прошли через его руки.