От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон Страница 56

…Когда они добрались до границы Двуречья, мытарь, надзиравший за Мостом, привел их в таможню и спросил, что у них с собой. «Со мною, — отвечал Аполлоний, — Рассудительность, Справедливость, Добродетель, Выдержка, Храбрость, Воздержность», — и так он перечислил множество имен женского рода. Мытарь, радея о своей корысти, сказал: «Этих рабынь следует записать в таможенное объявление». — «Никак невозможно, — возразил Аполлоний, — ибо не рабынями они при мне, но госпожами» [26].

4

Как выяснилось, в прошлом Хассану уже доводилось бывать в Конье — в качестве командира кавалерийского эскадрона, естественно, воевавшего на стороне республики. Сейчас, приближаясь к городу, он горел нетерпением снова увидеть места своей боевой славы.

— Смотрите! — громко воскликнул он, указывая на группу деревьев. — Вот здесь раньше была ферма, которую я сжег дотла! На ней укрывались мятежники, и, едва пламя занялось, они стали выскакивать наружу — прямо к нам в руки.

Хассан выглядел разочарованным тем, что местечко отстроили заново.

Я, в свою очередь, с любопытством рассматривал город, ради которого проделал столь долгий путь. В Новом Завете он именовался Иконий.

Прямо по курсу лежали густые зеленые сады, составлявшие приятный контраст каменистой Ликаонийской равнине, по которой мы ехали день напролет. Со всех сторон город обступали горы — цепочка голубых вершин на горизонте напоминала острова, поднимающиеся из морской глади. Лишь в северном направлении простиралась буроватая равнина.

Когда наш поезд подошел ближе, я разглядел крыши одноэтажных домов, маячившие над кронами деревьев. То там, то здесь вздымались белые башни минаретов и купола мечетей. Затем обнаружились и более мелкие детали: караван верблюдов, медленно двигавшийся по городской окраине; старенький «форд», битком набитый молодыми турками, который катил по ровной дороге вдоль железнодорожной линии. Он сопровождал нас на протяжении нескольких миль, очевидно, вознамерившись посоревноваться в скорости с поездом. Глядя на современную Конью, я пытался представить себе, каким увидел Иконий Павел. Наверное, он напомнил святому Дамаск.

Благодаря присутствию воды оба города — совершенно неожиданно — утопают в зелени. Подобно тому, как Абана пробивает себе путь сквозь известняковые породы Антиливана и питает Дамаск, точно так же горные ручьи со склонов Писидии собираются вместе, дабы оживить долину Коньи. Оба города располагаются выше уровня моря, и оба в древние времена стояли на перекрестье караванных путей.

Как только поезд остановился, мы вышли на платформу и сразу же оказались в окружении разношерстной толпы, которая является непременным элементом всех турецких вокзалов. Здесь, как и везде, шла оживленная торговля. Измученные пассажиры — все, как один, в рубашках без пиджаков — высовывались в окна, чтобы купить шампур-другой кебаба, бутылки с водой или апельсины. В вагонах первого класса ехали турецкие офицеры, похожие на британцев в рубашках цвета хаки и сразу же превращающиеся в немцев, стоило им только надеть серовато-зеленые приталенные кители.

На привокзальной площади нас дожидались три десятка ветхих экипажей. Каждый экипаж был запряжен парой резвых, хорошо подобранных лошадок и управлялся шумными, размахивающими кнутами кучерами. В дореспубликанские времена все они носили национальную турецкую одежду, сейчас же были вынуждены натягивать на себя поношенные европейские костюмы. Их матерчатые кепки давно потеряли форму, а залатанные пиджаки были настолько старомодными, что привели бы в отчаяние даже обитателей парижских блошиных рынков.

— Я знаю, они выглядят убого, — проговорил Хассан, заметив мой взгляд, — но это совершенно несущественно. Важно то, что эти люди порвали с традициями и сегодня мыслят по-новому.

Мы выбрали подходящую арбу и — под гиканье и щелканье кнута — поехали в город, который располагался на некотором расстоянии от станции. На окраине Коньи я заметил небольшой сквер, посреди которого красовался непременный памятник Гази. Президент был, как всегда, в военном мундире, однако выгодно отличался от сотен своих собратьев тем, что рука его не сжимала, как обычно, рукоять сабли, а поглаживала колосящуюся рожь. Это творение турецкого скульптора поразило меня своим величием и символизмом.

Вскоре колеса нашего экипажа загромыхали по мощеной мостовой Коньи. Как и подобает одному из крупнейших городов между Смирной и Тавром, Конья хвастливо выставляла напоказ заново отстроенный центр, чьи просторные улицы резко контрастировали с узкими лабиринтами традиционных базаров.

Любопытно, что новые дома и магазины в Конье соседствуют с древними строениями сельджукского периода, некоторые датируются одиннадцатым столетием. К тому же самому периоду относятся и старые городские стены, потихоньку разрушающиеся и уже успевшие местами обвалиться. Не менее живописное зрелище представляют протянувшиеся на целые мили маленькие лавочки с открытыми фасадами, чьи хозяева сидят у всех на виду и изготавливают свои товары.

И над всей мешаниной старого и нового вздымаются легкие, изящные минареты городских мечетей и приземистые воронкообразные постройки, покрытые серовато-зеленой плиткой: это бывшие обители ныне изгнанных мевлеви — танцующих дервишей.

Наше появление в городе произвело настоящий фурор. Судя по всему, иностранцы были нечастыми гостями в Конье. И всякий раз, ловя на себе настороженный взгляд полицейского, я с удовольствием думал о Хассане, олицетворявшем собой мои верительные грамоты.

С размещением в гостинице возникли неожиданные сложности. Первый отель, куда мы обратились, сразу же отпугнул меня старым граммофоном, который стоял в холле и непрерывно извергал громогласные турецкие мелодии. В конце концов мы остановили свой выбор на скромной гостинице с названием «Сельджук-Палас», расположившейся поодаль от дороги в окружении небольшого садика. Мне сообщили, что принадлежит он русским эмигрантам.

Хозяева оказались очаровательными людьми. Они радушно поспешили мне навстречу и помогли поднять багаж по не застеленной ковром лестнице. Потом они столь же поспешно завладели моим паспортом и, я нисколько не сомневаюсь, сразу же побежали с ним в полицейский участок.

Мне отвели маленькую спальню, где, помимо кровати, помещались только стул да гардероб. Два потертых коврика покрывали идеально чистые деревянные полы. Оконные занавески словно усохли одновременно сверху и снизу — так что ни о какой приватности не приходилось и мечтать. Самым же важным предметом обстановки (как выяснил я позже) оказалась печь, стоявшая почти в центре комнаты. Черная печная труба уходила в потолок и визуально делила помещение пополам. Как я уже упоминал, Конья лежит значительно выше уровня моря, если быть точным, то на половине высоты Бен-Невиса, и это определяет специфику ее климата. Солнце может вовсю припекать здесь днем, но ночью температура едва поднимается выше нуля. Вот тут-то я и оценил достоинства русской печки: стоило ее растопить, и за каких-нибудь десять минут выстуженная комната прогрелась до комфортной температуры.