Гость из прошлого - Наталия Баринова Страница 56

– Хорошо. Если по какой-либо причине вы задержитесь, я все равно буду ждать вас. – В трубке раздались гудки. Обошлись без приветствия и без прощания.

Это был день проверки Лесковой на прочность, вернее, на профессиональную пригодность. Она общалась с клиентами, а сама то и дело ловила себя на том, что ведет внутренний диалог. Сама с собой. Умудряясь при этом реагировать на ситуации, возникающие в связи с жалобами и проблемами нуждающихся в ее помощи людей, Саша словно разделилась на две половины: одна пыталась переварить собственные переживания, другая – реагировать на все, поступающее извне. В конце приема Александра чувствовала себя, как после изнурительного марафона. Слабость в теле, вялость в мыслях. Кроме того, глядя на часовую стрелку, размеренно приближающуюся к шести часам, Лескова чувствовала растущую панику.

Стоило только представить, как распахнется дверь и на пороге кабинета окажется мать того, кто еще несколько дней назад пытался избавиться от призраков прошлого, от груза детских воспоминаний, грозивших похоронить под своими обломками будущее взрослого, но очень неуверенного в себе мужчины. Во всех своих проблемах он обвинял мать, а та, в свою очередь, была уверена, что только она сможет помочь своему мальчику.

После таких клиентов Саша каждый раз отгоняла от себя мысль о правильности собственного выбора: у нее нет детей, и, слава богу, никто не обвинит ее в неудавшейся жизни. Но в данном случае не это было главным. Внутри у Саши все оборвалось. Что бы ни говорила мама Овсянникова, что бы ни оказалось в его письме, Лескова винила себя в том, что этот мужчина все-таки воплотил свою угрозу. Он пришел к ней с душевной неразберихой, а она помогла ему настолько, что он легко покончил со всеми проблемами раз и навсегда. Собственно, а почему легко? Откуда ей знать, что происходило с человеком, стоящим на краю?

Стук в дверь заставил Александру вздрогнуть. Лескова хотела сказать «войдите», но не смогла. Спазм не позволил ей произнести ни слова. Потирая шею, словно избавляясь от того, что беспощадно душит, Саша стремительно подошла к двери и распахнула ее.

– Александра Олеговна? – тот же голос, та же интонация, но теперь еще и глаза. Выдержать прямой, изучающий взгляд Лескова не смогла.

– Проходите, пожалуйста. – Она снова могла говорить.

Невысокого роста, полноватая женщина прошла через кабинет тяжелой походкой. Осмотрелась.

– В каком кресле он обычно сидел?

– Или на кушетке, или вот в этом кресле. В зависимости от настроения, состояния, – Саша положила ладони на высокую спинку кресла и тут же отдернула руки под гневным взглядом матери Леонида. – Присаживайтесь, пожалуйста. Простите, я не знаю вашего имени.

– Инна Станиславовна Овсянникова, но это не столь важно. Мы с вами больше не увидимся. Вы можете не засорять вашу память подобными мелочами.

Женщина медленно, осторожно села в кресло, в котором не так давно ее сын пытался обрести душевное равновесие. Она закрыла глаза, представляя, как он рассказывает своему психоаналитику о том, что его гнетет, о том, как трудно ему выживать в этом мире. Дорого бы отдала Инна Станиславовна, чтобы узнать, какие советы давала Леониду эта красивая, испуганная ее приходом женщина. Без стеснения рассматривая Лескову, Овсянникова решила для себя, что ее сын выбрал не того врача.

– Вы так смотрите на меня… – Лескова не пыталась скрыть волнение.

– Как?

– Снисходительно и обвинительно. Мол, чего еще ждать от такой, как я.

– Нет, Александра Олеговна. Я подумала не об этом. Я вообще сейчас ни о чем не могу думать, потому что вчера похоронила сына, любимого сына. У меня еще есть дочь, но мне всегда казалось, что с моим мальчиком мы близки и понимаем друг друга с полуслова.

Лескова отвела взгляд. Не могла же она рассказать о том, как жаловался Леонид на то, что мать придавила его своей любовью и заботой, как бетонной стеной. О том, что она вмешивалась в его жизнь настолько, что разрушила два брака и не собиралась останавливаться на достигнутом. Саша не могла открыть информацию, считающуюся конфиденциальной. Со слов Леонида она знала, что его старшая сестра оказалась более стойкой и защитилась от властной матери очень просто: перестала с ней общаться. А вот он не мог поступить так категорично.

К тому же… Этот мужчина вдруг решил, что именно она, Александра, должна стать для него спасительницей – спутницей, которая сумеет оградить его от деспотизма самого близкого человека. В этом озарении не было желания продолжать беседы пациента и врача. В какой-то момент Овсянников круто изменил их общение. Они рассуждали о том, что такое секс, сексуальность, возможность крепких, доверительных отношений между мужчиной и женщиной. Лескова поначалу обрадовалась тому, что смогла переключить его внимание и озабоченность отношениями с матерью, увести его от многолетних обвинений, обид, сожалений, но вскоре поняла, что ошиблась. Клиент всячески оказывал ей знаки внимания. Приходил на прием с цветами. Для демонстрации своих чувств он избирал традиционные способы: приглашал в театр, на выставки, пикники, прогулки. Получая отказ за отказом, не терял бодрости духа. Он считал, что терпение нужно в самой безвыходной ситуации, а поведение Александры он рассматривал как женское кокетство и набивание цены в чистом виде. Правда, Саша попыталась переубедить его.

– Давайте договоримся, Леонид. Моя личная жизнь проходит за пределами этого кабинета. Ваша – тоже. И самое главное – они никак не пересекаются.

Вот тогда-то и начались новые проблемы. Овсянников вел себя неадекватно. Однажды Саша пожалела о том, что газовый баллончик не в кармане, а в ящике стола. Он бросился на нее, но в последний момент остановился, сумел совладать с собой. Тогда-то он и начал настаивать на встрече у него дома. Саша категорически отказала. Он пригрозил…

– Это вам, держите, – Инна Станиславовна достала из сумочки белый конверт. Протянула его Лесковой. – Держите.

– Письмо?

– Письмо.

У Саши дрожали руки, когда она доставала из раскрытого конверта сложенный вчетверо листок. Никогда не думала, что придется пережить нечто подобное. К тому же она чувствовал на себе пристальный взгляд Овсянниковой.

– Что же вы не читаете? Боитесь? – насмешливо спросила та.

– С чего вы взяли?

– Я бы хотела увидеть, как вы читаете.

– Хорошо. – Лескова расправила лист.

«Дорогая Саша! Обращаюсь к вам так, потому что сейчас мне никто не может запретить называть вас и дорогой, и любимой. Вы ведь все поняли, только пытались, как положено, свести наши отношения к сугубо деловым. Вы и сами испытывали ко мне то, что называют симпатией, влюбленностью, но боролись с собой. Сколько раз в жизни вам приходилось бороться с собой? В вас столько внутренней силы, а вот во мне больше не осталось. Я напишу то, что поймете только вы: моя мама сложила мозаику моей жизни по собственному усмотрению, но в этом последнем шаге не вините ее. Никто не виноват в том, что я больше не хочу жить.