Полуденный бес - Павел Басинский Страница 56

– Слушай сюда, курица крашеная! Хочешь знать, за что убили твою подружку? За то, что знала слишком много. А следующей будешь ты! И никакой майор Дима тебя не спасет.

Катька смотрела на него испуганными глазами. «Браво, капитан!» – похвалил себя Соколов.

Соколов гнал газик с остервенением, не щадя ни сцепления, ни изношенного мотора. Его колотило от бессильной ненависти.

– Твари… – бормотал он. – Всех достану и лично поубиваю!

То, что рассказала ему Катя, не помещалось в капитанской башке. Двое подонков из Москвы, отдыхавших в «Ясных зорях» год назад, изнасиловали Лизавету, опоив какой-то дурью. Палисадов был третьим, хотя, по заверению Кати (которой Соколов не верил), в самой оргии участия не принимал. Очнувшись наутро, Лиза ничего не помнила, кроме того, что ночью стала недевушкой. Насильники с похмелья тоже соображали плохо, пробормотали извинения, оставили Кате деньжат для потерпевшей и смотались, попросив Палисадова их прикрыть.

Однако одного Палисадова, видимо, показалось мало. Уже на следующий день в пансионат прибыл серый человек из Москвы.

Так и сказала: серый человек .

Он провел разъяснительную беседу с Катькой и Божедомским, внушая обоим, в какую неприятную историю они влипли, с какими важными людьми связались, и посоветовал держать язык за зубами, чтобы не оказаться в этом инциденте сообщниками.

Потом, запершись в комнате, он долго беседовал с Лизой и явно ее в чем-то убедил. Во всяком случае, она не только не заявила об изнасиловании в милицию, но вообще постаралась забыть об этой истории. Несколько раз она ездила в Москву и возвращалась довольно веселая. И всё было хорошо, пока…

Когда стало ясно, что подруга беременна, Катя бросилась к Палисадову. Тот приказал уговорить Лизу на аборт. Но Половинкина вдруг проявила необыкновенную твердость, заявила, что оставит ребенка и что она знает, кто его отец.

Последнее особенно испугало Палисадова. Он просил Катьку не мытьем, так катаньем вызнать у Лизы ее предположения. Но будущая мать молчала и таинственно улыбалась…

В архиве пансионата Соколов отыскал в гостевой книге имена и фамилии участников той гнусности. Их Катерина запомнила точно, хотя будто бы сама о том, что происходило, не знала, не ведала и не заметила, как уводили на позор ее лучшую подружку. Вот они – московские казановы, любители экзотических развлечений! Лев Сергеевич Барский и Владлен Леопольдович Оборотов. Русские, тридцать седьмого года рождения.

Мать их!

Соколов вспомнил, что Лиза изменилась в тот год. Стала тихой, задумчивой, вся словно светилась изнутри. Как он не догадался ее спросить! Может, перед ним она бы открылась? Отвез бы ее в деревню, спрятал от злодеев! А теперь ищи-свищи, кто Лизу «заказал»? Кто исполнитель? Гнеушев? Палисадов? Но зачем было убивать? Ну скандал… Ну с работы бы поперли… Но не судили бы. Доказать факт изнасилования спустя столько времени невозможно. Обычная аморалка… Неужели эти твари так за места свои дрожат, что живого человека убить готовы!

По договоренности с Палисадовым и Божедомским Катька загодя отвезла Лизу рожать в Город и поселила у своей тетки. Но уже через неделю та вернулась похудевшая, с пустыми глазами. Несколько дней молчала, запершись в комнате и не притрагиваясь к пище. Потом начала говорить. Выяснилось, что под Покров она родила мертвого мальчика, которого не видела, потому что находилась без сознания. Ко всему бесчувственную, ее заставили подписать бумагу об отсутствии претензий.

Только через месяц она пришла в себя. По словам Кати, даже снова повеселела. Накануне убийства поругалась с Воробьем. Тот приехал пьяный и потребовал немедленного и окончательного ответа на предложение выйти замуж. И то сказать – настрадался морячок со своей зазнобой, с детства настрадался! Лиза ответила категорическим отказом. Тогда Генка начал шуметь, ругался, ударил ее. Выбежал из комнаты с бешеными глазами и умчался на мотоцикле.

«Нет, Генка не убивал, – говорил себе капитан. – Не мог он! Не хватило бы куража».

Недалеко от места убийства Соколов остановил газик и вышел размяться. Там, где утром обнаружили труп Лизаветы, деловито сновали муравьи. Много муравьев. Интересно, что они тут нашли? Интересно, взял Тупицын почву на анализ? Хотя какой, к черту, анализ после проливного дождя! Смахнув мурашей в сторону, Максим Максимович набрал земли и высыпал в нагрудный карман рубашки.

Палисадов встретил Соколова с убийственной улыбочкой и непроницаемым лицом. Было понятно, что майор Дима внутренне готовился к этой встрече. И даже когда Соколов достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и положил на середину стола, ни один мускул не дрогнул на лице Палисадова. «Силен! – невольно восхитился Соколов. – Наша школа!»

– Что это значит, Максим Максимыч?

– Давай поиграем в американскую дуэль, – предложил капитан. – Кто первый схватится за пистолет. А пока ты будешь отвечать на мои вопросы. Будешь?

– Смотря на какие.

– Правильно! Вот и я, смотря на какие вопросы ты не будешь отвечать, решу: спускать мне курок или нет.

– Я не узнаю вас, Максим Максимыч!

– Я сам себя не узнаю.

– Напрасно вы это затеяли, – вздохнул Палисадов. – Пришли убивать – убивайте. Но я же знаю, чего вы добиваетесь. Чтобы я, держа вас под прицелом вашего пистолета, вызвал наряд милиции. На вызов примчатся ваши оперативники, и будет такой скандал… Такой скандал! После которого ни одно шило ни в одном мешке не утаишь. Я вас правильно понял?

– А я в твоем уме никогда не сомневался.

– Тогда заберите свой дурацкий пистолет.

– Пусть пока полежит.

– Ну пусть полежит…

– А ты не боишься смерти, Палисадов, – удивился Соколов.

– Не боюсь. При мне отца моего убили. И я знаю, какая это глупая штука – смерть и как мы все под ее прицелом ходим. Не сегодня, так завтра – какая разница? Я одного боюсь, и вы это хорошо знаете. Я боюсь всю жизнь прожить в этом городишке.

– Что ж ты в Москве не остался? Тесть ведь тебе предлагал.

– Районным прокурором? Не смешите меня, Максим Максимыч! Нет, я въеду в столицу на белом коне!

– Но пока ты в полном дерьме, Димочка! Отвечай прямо: ты или твой приятель Гнеушев?

– Фу, какая глупость… – Палисадов сладко потянулся в рабочем кресле. – И вы всерьез считаете, капитан Соколов, что об вашу Лизу станут марать руки такие солидные люди? Боже, откуда в нашем народе такая неистребимая гордость?

Палисадов задумался о чем-то и вдруг захохотал.

– Ох, простите, Максим Максимыч! Просто я представил себе эту картину: я душу Лизу в ночном парке! Я представил себе ее удивленное лицо – ха-ха! Или нет – лучше Гнеушев! Дыша ароматом бордо! Ха-ха! Не могу!

«Силен! – в третий раз поразился Соколов. – Да, этот человек очень далеко пойдет…»

Палисадов почувствовал, что перебрал, и лицо его приняло официальное выражение.